Mabbitt блог

История произошла в начале 90-х годов. Я тогда жила в одной азиатской республике, где постепенно начиналась война. В городе было очень неспокойно, после шести вечера улицы вымирали. Вообще было сложно — спасало то, что у нас была большая и дружная компания из девяти человек: помогали друг другу и поддерживали.

Валентина, самая старшая из нашей компании, жила одна. И вот как-то раз она звонит мне в десять вечера, просит найти одного знакомого с машиной (он военный и достаточно легко может передвигаться ночью по городу) и приехать к ней, захватив, если возможно, кого-нибудь из наших ребят. Пытается говорить спокойно, но в голосе явно чувствуется паника. Я решила, что у нее в квартиру ломятся бандиты — такое тогда случалось сплошь и рядом, — быстро вызвонила знакомого, заехала за двумя нашими друзьями — Костей и Володей. В общем, минут через сорок мы были у Вальки.

Открывает она нам дверь — бледная, руки трясутся. Успокаивать пришлось долго, пока, наконец, она не смогла рассказать, что произошло.

Итак, сидела Валентина на лоджии. Квартира на первом этаже, так что все забрано толстой решеткой, но окна по летнему времени открыты настежь. И слышит — под лоджией кто-то топчется и ее зовет. Выглядывает — а под окнами я стою. Темно, конечно, но из соседних окон свет падает, так что человека можно рассмотреть. И видно, что женщина точь-в-точь я. Валентина удивляется — что, мол, я делаю ночью так далеко от дома, почему вдруг без звонка и почему не захожу в подъезд, а во дворе стою. А я заходить не хочу — наоборот, зову Вальку во двор, хочу ей что-то показать. Причем зову настойчиво. И что-то во всей ситуации Валентину насторожило. То ли девица под окнами говорит как-то странно, то ли с голосом у нее что-то не то — в общем, ничего конкретного, но Вальке становится как-то тревожно. И вместо того, чтобы спуститься ко мне во двор, Валентина продолжает задавать вопросы — по какой причине я приехала на другой конец города и кто меня довез?

Тут женщина подходит поближе и становится на большой камень прямо под лоджией, хватается рукой за решетку и заглядывает в окно. Валька смотрит на руку — а ногти у женщины длинные-длинные, кроваво-красные. И губы такие же (я никогда таким макияжем не пользовалась). А глаза... «Как будто ты вот-вот свихнешься», — откомментировала потом Валька. В тот момент ее как будто ледяной водой окатили. Рванула с лоджии, захлопнула дверь, заперлась в комнате и тут же начала мне домой звонить. Когда на втором звонке я подняла трубку, Вальке совсем худо стало. И больше всего она боялась, что я приеду одна, не захватив наших друзей — тогда она не будет знать, кто там под дверью стоит. Но тут мы заявились вчетвером и начали Вальку успокаивать. Удивлены мы были чрезвычайно: Валька не пила, не курила, над мистическими историями посмеивалась, в истерии замечена не была.

Я бы все это списала на стресс и напряжение (напоминаю, в городе назревала нешуточная заваруха), но история имела продолжение. После истории с моим двойником Валька не оставлась в квартире одна. То кто-то из нас у нее ночевал, то она у кого-нибудь оставалась. Как-то и я у нее заночевала. Сидели, разговаривали, хохмили — тут звонит телефон. Валька берет трубку:

— Привет!

И, оборачиваясь ко мне, говорит:

— Это Костя.

А потом я слышу следующий разговор:

— Да, дома. Зачем? Зачем я должна выходить? И что там? Костя, зачем мне ночью выходить?

И смотрит на меня испуганными глазами. Я выхватываю трубку и кричу:

— Костик, ты чего ерунду порешь?

А в трубке сначала тишина, а потом голос — противный, явно не мужской:

— Д-у-ура!

И отбой. Стоит ли говорить, что, когда мы позвонили Косте, выяснилось, что он ни сном, ни духом...

Через пару недель Валентина уехала в Россию к родственникам в тихий провинциальный городок, где и живет сейчас достаточно благополучно. Так и не выяснили мы, кто или что пыталось ее выманить тогда во двор...

Произошло это давно, лет этак десять назад. Я тогда был совсем маленьким — ориентировочно мне было около 9 лет. Проводил я тогда время в деревне — там у моей матери дом, который достался от родителей. Она занималась там огородом, я же умирал со скуки и предложил двум моим сёстрам сыграть в прятки. Они согласились, и мне досталась роль отыскивать их. Я отвернулся к стеночке, отсчитал, как и положено, до десяти, и пошёл искать.

Первую спрятавшуюся нашёл за дверью в летней кухне буквально за минуту. Со второй же возникли проблемы. Я поискал везде, где можно, но никак не мог её найти. Оставалось только одно неизведанное помещение. Я не знаю, как оно называлось, но, по-видимому, в лучшие времена там содержался скот. Его я опасался — там было всегда темно, и мать не советовала туда ходить, ибо там мог провалиться пол.

Я зашёл в это строение, огляделся — вроде никого. Прошёл немного вперед и увидел сестру, стоящую в чем-то вроде загончика для скота. Но в её облике было несколько напугавших меня деталей: во-первых, она широко улыбалась и смотрела на меня, не моргая. Во-вторых, она не двигалась вообще — похоже, даже не дышала. В-третьих, мне казалось, что она висела в воздухе — я не мог понять, то ли она подвешена, то ли парит над полом. В помещении стоял полумрак, и она выглядела в этом сумраке, как бы сказать... контрастно. Её глаза и улыбка резко выделялись в темноте, как и белые полоски на её кофте. Тем не менее, я уже хотел подойти к ней, когда услышал со двора голос сестры, на которую я сейчас смотрел.

Я начал пятиться назад, а у выхода развернулся и резко выбежал в двор. Обе мои сёстры были там. Я не подал виду, что что-то произошло — только поинтересовался, где она пряталась, и она ответила, что на летней кухне за ширмой у окна. Я предложил пойти в дом, который казался мне в тот момент наиболее безопасным местом. Что было далее, я уже не помню.

Я никому не рассказывал про это проишествие. И у меня нет ни малейшего понятия, что это было. Может, это был призрак. Или хитрая шутка моих сестёр. Или маньяк-убийца. Или вообще игра воображения. Я просто не знаю.

Летом 94-го года мне только-только исполнилось семь лет. Через месяц после моего дня рождения к нам в гости приехал дядя Вадим. Он служил на черноморском флоте и занимал какой-то важный пост, но, по правде говоря, я до сих пор не знаю его звания. С утра меня разбудил дверной звонок, из коридора был слышен папин радостный возглас, торопливые шаги, затем снова крики, ещё более радостные — это означало приезд дяди. Я специально не выходил его встречать и делал вид, будто сплю, потому что знал, что через пару минут он сам ворвётся ко мне в комнату и громко скомандует: «Подъём!». Этот ритуал повторялся, сколько я себя помню: я никак не отреагирую на дядино приветствие, и он схватит меня вместе с одеялом и взметнёт в воздух, приговаривая: «Ну пацан, ну вымахал!». Здесь я обычно не выдерживал и начинал хохотать и просить дядю спустить меня вниз. Хоть он всегда приезжал в обычной штатской одежде, мне неизменно казалось, что вместе с ним в мою комнату проникают запахи далёкого моря и горячего песка.

В тот день дядя привёз совершенно невероятный подарок — маску для подводного плавания. А когда он рассказал её историю, я окончательно уверился, что являюсь обладателем величайшего сокровища на земле. Дядин корабль принимал участие в подъёме со дна затонувшего крейсера. Что это за судно и куда оно направлялось, не знал никто. На борту осталось название «Адмирал Гул...», дальше надпись было не разобрать. В архивах о таком крейсере не упоминалось, и потому дело списали на тёмное наследие советских лет. В каютах остались вещи матросов, но ни тел, ни судового журнала или иных документов найдено не было — должно быть, экипаж успел покинуть корабль, пока тот не ушёл под воду. Навскидку удалось определить, что «Адмирал» затонул около 30 лет назад. Оттуда дядя Вадим и достал эту маску. Он очистил стекло от наросших полипов, и лишь в самых недосягаемых уголках оставалась темноватая грязь, ковыряя которую, я представлял огромную глубину, из которой пришла мне эта маска.

Уже следующим утром дяде было пора ехать, и, хоть я и был немного расстроен его отъездом, душу грела мысль, что уже сегодня я смогу испытать подарок. Я зашёл за соседскими мальчиками Артёмом и Сашей, и мы вместе отправились на реку. Я знал место, куда могли заплывать только старшие ребята — там ещё висела тарзанка, с которой нам строжайше запрещалось прыгать. Первым нацепил маску, конечно же, я, она свободно болталась на моей маленькой голове, так что приходилось придерживать её, чтобы внутрь не залилась вода. Нырнув, я стал грести свободной рукой и отправился на самую глубину. Заплывать туда было теперь не страшно, ведь я отлично видел всё вокруг, пускай и не очень отчётливо из-за ила и мути. Вдоволь налюбовавшись, я уже собрался подниматься на поверхность, как моё внимание привлекло что-то блестящее на дне. Воздух заканчивался, но мне казалось, я успею рассмотреть блестящий предмет — а может быть, даже и взять его. Это оказалась маленькая рыбка, чешуя её блестела на свету, пожалуй, даже слишком ярко. Она была одна и совершенно не двигалась. Повернувшись вполоборота, она таращилась на меня своими крошечными глазками. Сразу же появилось ощущение, будто она меня пристально разглядывает. Вдруг я отчетливо услышал шёпот — казалось, он исходит от самой рыбки. Она продолжала смотреть на меня, чуть заметно покачиваясь в воде. Шёпот было не разобрать, к тому же я был слишком испуган, чтобы различать слова. Лёгкие начали гореть от удушья, и я что есть сил рванулся вверх. Мне представлялось, что вот-вот мою ногу схватит чья-то холодная рука. Впопыхах я забыл, что нужно держать маску, и она соскользнула мне на шею, так что остаток пути пришлось проделать с закрытыми глазами в полной темноте. Подъём, казалось, занял целую вечность, хотя глубины там было метра три-четыре. Наконец я вынырнул и поплыл к берегу, поднимая целую тучу брызг. На берегу я отдышался и успокоился. Ни одежды, ни друзей на я не обнаружил, однако стащить одежду и убежать было вполне в их духе. Поэтому посидев и обсохнув, я просто поплёлся домой, надеясь. что сейчас ребята выскочат из кустов и всё мне вернут.

Недалеко от дома я заметил маму — она шла с пакетами в руках, и я подумал, что она наверняка купила что-нибудь вкусное, и поспешил ей помочь. Когда она увидела меня, она вдруг побросала пакеты и кинулась ко мне. Она всё обнимала меня и плакала, а я в растерянности спрашивал, что случилось. Оказалось, что меня не было дома около года. Ребята на берегу видели, как я нырнул, а когда я не появился спустя пару минут, они стали меня искать. Взрослые со всего нашего городка ещё долго прочёсывали реку баграми, а милиция сбилась с ног, выискиывая меня по вокзалам и деревням, но всё без толку. Родители, выслушав мою версию, озадаченно замолчали, потом мама снова начала плакать. Дело в том, что Артём с Сашей погибли вскоре после нашего похода. Артёма через месяц сбила машина у самого дома, а Саша заболел зимой воспалением лёгких в острой форме. Самое же страшное случилось с дядей Вадимом. Он запил, его уволили из армии по состоянию здоровья и положили в психиатрическую больницу. От родственников отделывались лишь скупыми объяснениями о депрессивном психозе. Недавно его выписали, и его взяла к себе жить наша бабушка.

Последний фрагмент этой загадки я узнал, когда мы гостили у неё в деревне. Дядя Вадим к тому времени перестал узнавать родных и круглыми сутками лежал в своей комнате — кормить и ухаживать за ним приходилось бабушке. Я смотрел на сутулую фигуру на кровати и не мог поверить, что это тот самый дядя Вадим, от которого когда-то пахло Чёрным морем и дальними странами. Когда я улёгся спать, то услышал, как на кухне бабушка шепчется о чём-то с моими родителями. Я на цыпочках прокрался в коридор и стал напряжённо вслушиваться, до меня долетали лишь обрывки, но и этого хватило, чтобы я навсегда потерял покой. «...привезли его ко мне, нормальный ещё... плакал, ночами кричал... говорил со мной... мыться ни в какую не хотел... воды ему принесу... кричит... всё, говорит, глаз подводный на него смотрит... господи, не дай бог, Андрюша наш так же...».

Вот уже много лет я мучительно пытаюсь понять, что же случилось со мной тем летним днём, и не нахожу ответа. Маска как-то сама собой затерялась во время бесчисленных переездов, и я даже рад этому. Может быть, ключ ко всему находится на том затонувшем корабле, но разве теперь найдёшь такую информацию? Надо ли говорить, что купаться, даже в самых мелких водоёмах, я до сих пор категорически отказываюсь.

Это произошло в 2004 году. Как-то раз, гуляя со своей девушкой, мы перелезли через ограду какого-то пляжа в Ялте. Там на гальке и занялись любовью. Когда мы закончили, было почти 3 часа утра. Девушка лежала рядом со мной и обратила моё внимание на какое-то полусгнившее бревно, лежащее совсем рядом с нами и покрытое моллюсками — видимо, его вынесло из моря. Лёжа так, мы уснули, несмотря на холодный бриз со стороны моря. Во сне мне чудились странные чавкающие звуки.

Проснулись на рассвете. На пляже возле нас, весь в гальке, без головы и ног, лежал труп. Бревна не было. У девушки началась истерика. Я еле вытащил ее, всю трясущуюся, с пляжа. Мы поднялись по почти отвесным ступенькам, ведущим к какому-то санаторию. Ещё часа два, пока я ее успокаивал её на территории санатория, мы могли наблюдать за прибывающими на пляж милиционерами.

Случилось это в октябре сорок первого — мы тогда все еще отступали.

Я тогда была в звании военврача третьего ранга. Это означало одну шпалу на петлицах и соответствовало званию армейского капитана. Система такая продержалась до сорок третьего, когда ввели погоны, и мы стали именоваться иначе: капитан медицинской службы, майор, и так далее. Только погоны у медиков были поуже, чем у остальных. Но это, наверное, неинтересно.

Порядок тогда был такой, что командиры должны были дежурить на КП дивизии. Уже не помню, что было написано насчет этого в уставах, но это наверняка тоже неинтересно. Я просто хочу пояснить, почему оказалась в тот день на КП дивизии — дежурила в свой черед.

Отдежурив, возвращалась в медсанбат примерно в час дня. От КП до медсанбата, до окраины деревни, было километров пять с небольшим, дорога одна, не петляла, так что при всем желании заблудиться невозможно. Справа тянулось редколесье, слева — болото. Стоял октябрь, но погода выдалась теплая, ясная. Я специально подчеркиваю: все произошло в час дня, при ясном небе. Это мне до сих пор… ну, не то чтобы не дает покоя, но кажется каким-то неправильным. Мне всегда казалось: уж если такое бывает на самом деле, то они… ну, эти… словом, им как бы полагается появляться после полуночи, в сумерках, об этом столько написано… Так вроде бы полагается?

От КП я отошла примерно на километр, когда услышала сзади машину, а вскоре она меня и догнала: обычный «козлик», то есть легковой «газик» повышенной проходимости. «Виллисов» мы тогда еще и в глаза не видели, их стали привозить позже.

Я сошла с колеи на обочину — колея была узкая. Машина остановилась. В ней был только водитель — прекрасно помню, с треугольничками в петлицах и пехотными эмблемами. Вот сколько точно было треугольничков, как-то не вглядывалась.

Лицо… Обыкновенное, знаете. Типичная, как принято говорить, простецкая физиономия, славянская. Такой, как бы поточнее… из весельчаков и балагуров. «Подывыся, дивчина, який я моторный». Отнюдь не первый парень на деревне — просто веселый и незатейливый. Вот, кстати, что любопытно, хотя и не имеет отношения к той истории: именно из ребят с такими лицами с равным успехом получались и настоящие герои, и последние шкуры. Но это не имеет отношения к той истории… В общем, лицо у него было простое, типичное, располагающее. Улыбка хорошая, белозубая, и все зубы — здоровые, белые, отличные, хоть колючую проволоку перекусывай, как кто-то любил выражаться. Наверное, я тогда чисто профессионально обратила внимание на зубы — у нас на факультете была и стоматология, основы…

Вот… Он улыбнулся этак открыто, беззаботно и спросил совершенно непринужденно:

— В расположение, доктор?

Я его не помнила, но подумала, что он мог меня где-то видеть прежде. Или попросту проявил солдатскую смекалку: знал, что в деревне, на окраине, стоит медсанбат, и куда же еще шагать врачу, как не туда? Петлицы у меня были, естественно, медицинские. Одна шпала — это уже не военфельдшер, это уже доктор, то есть военврач…

Я в ответ не то чтобы кивнула — так, неопределенно пожала плечами. Все же какая-никакая, а военная тайна — расположение отдельно взятого воинского подразделения, то есть медсанбата. Тогда с секретностью было строго, все уши прожужжали, да и основания были, нельзя все списывать на время и шпиономанию. Да что там далеко ходить, моим девчонкам пришлось однажды перевязывать самого настоящего диверсанта — немца, не русского предателя. Руку ему прострелили особисты, когда брали…

Шофер покивал с понимающим видом, потом сказал:

— Садитесь, доктор, довезем в лучшем виде.

Или как-то иначе он выразился? В общем, сказал какую-то банальность — но не пошлость, нет, какую-то банальную прибаутку: мол, доставим в лучшем виде, домчим с ветерком и колокольцами…

Я собиралась к нему сесть, не особенно и раздумывая. Не хотелось тащиться пешком в такую даль. И подозрений на его счет у меня, в общем, не имелось. Завезти меня куда-нибудь не в ту сторону он не мог — дорога, повторяю, была одна-единственная, тянулась вдоль болота. Разведгруппы немцев, что приходили с той стороны за «языком», вели себя иначе — никто из них не стал бы в одиночку раскатывать на машине средь бела дня. Служила я почти год, была обстрелянной в самом прямом смысле. В кобуре у меня был ТТ. Словом, никакой опасности.

И ведь так бы я к нему и села! Знаете, что помешало? Шлевка. Шлевки — это две кожаных петли, на которых кобура подвешивается к ремню. На одной у меня распоролся шов, я давно заметила, но все не собралась починить — и как раз когда я шагнула к машине, шов разошелся окончательно, кобура вдруг провисла на одной петле, в первую секунду показалось, что кобура вообще оторвалась и падает…

Я, чисто машинально, схватилась за нее, посмотрела на ремень. И, так уж получилось, видела теперь водителя как бы искоса, краем глаза, боковым зрением.

Это был уже совсем другой человек. Пожалуй, и не человек вовсе.

Зрачки у него стали вертикальные, как у кошки. У людей таких не бывает. И зубы теперь были какие-то другие. Не клыки, нет, но… Не могу вам вразумительно объяснить, в чем была странность, но в тот миг мне стало совершенно ясно, что зубы у него не те, не человеческие. И с лицом что-то не в порядке: все на месте, но пропорции изменились как-то вовсе уж неправильно. Лицевой угол, челюсти, нос — все стало неправильное. Был румяный, щекастый, а стал похож на череп. Будто череп, обтянутый чем-то вроде кожи — желтоватой, сухой, не скучной человеческой кожей, а именно подобием кожи.

Это была тварь, вот что я вмиг поняла, и лучше объяснить не умею даже сегодня, через столько лет. Не человек вовсе. Чужая, непонятная тварь.

Я моментально шарахнулась подальше. Сработал какой-то инстинкт. Схватилась за кобуру, не мешкая, опять-таки инстинктивно, стала дергать клапан, и ремешок, как назло, заело…

А он… Я его теперь видела словно бы прежним — но не совсем. Вроде бы прежний незатейливый парнишка, но сквозь старое лицо что-то как бы проглядывало. То самое, что я видела краем глаза.

Он, видимо, сориентировался — почти моментально. Понял, что я его раскусила. Лицо у него исказилось совсем не по-человечески, прошипел что-то вроде:

— Ишшшь-ты…

Я его интонацию в жизни не смогу повторить. Это уже был не человеческий голос — но и не звериный звук. Просто… Что-то настолько другое, не знаю, как и описать… Тварь прошипела — разочарованно, зло, с нешуточной досадой, что у нее сорвалось:

— Ишшшь-ты…

Я все еще дергала кобуру, отбежала еще дальше, а он вдруг рванул машину с места. Даже не пытался на меня наброситься. Рванул с места, моментально исчез из виду — дорога была не прямая, выгибалась то так, то этак, машина в несколько секунд исчезла за поворотом…

Пистолет я наконец выдернула, загнала патрон в ствол, только никого уже не было. Так и стояла с «ТТ» в руке. Тишина, солнышко, безлюдье полное, и меня колотит крупной дрожью…

Ну, понемножку успокоилась, стала рассуждать уже совершенно спокойно.

И что теперь прикажете делать? Возвращаться на КП и там все рассказать, попросить, чтобы меня свезли в медсанбат? Рассказать, что вместо шофера за рулем «козлика» сидела какая-то тварь? Вы бы на их месте отнеслись серьезно к подобному рассказу? То-то. Подумали бы, что у докторши, вульгарно выражаясь, у самой шарики заехали за ролики (бытовало тогда такое выражение). На войне с людьми это случается…

Словом, я постояла-постояла, собралась с духом — и пошла дальше, прямехонько в медсанбат. Пистолет, правда, так и не спрятала, держала в руке со снятым предохранителем. Только ни этого, ни машины так больше и не увидела, добралась до окраины деревни без малейших приключений. Спросила у часового, не проезжал ли «козлик» с белобрысым таким пареньком за рулем. Оказалось, проезжал. Часовой его, понятное дело, останавливать не стал — он же не в расположение медсанбата ехал, а мимо…

Вот такая история. Я была девушка городская, с высшим образованием, из интеллигентной семьи. Дома у нас никто и никогда не интересовался таким — чертовщиной, мистикой, фольклором. Никаких верующих бабушек, никаких вечерних рассказов в духе «Вечеров на хуторе близ Диканьки». «Вечера» — это было совсем другое, классика, литературный вымысел. А сама я была, естественно, комсомолкой, твердокаменной материалисткой. Как писал кто-то — воспитана временем и страной…

Но это со мной приключилось на самом деле, честное слово! Это была тварь в человеческом облике. Оборотень. Знаете, я и тогда была твердо уверена, и теперь стою на том же: если бы я все же села в машину, к этому — там бы мне и конец. Потому что оно охотилось. Не могу объяснить, почему, но я это знаю совершенно точно. Оно охотилось на людей, на одинокого прохожего. Там бы мне и конец. Не знаю, почему оно не выскочило из машины, не бросилось на меня. Не берусь гадать. Да, я где-то читала впоследствии, гораздо позже — именно так, боковым зрением, глядя не прямо, и можно увидеть истинный облик какой-нибудь нечисти. Так в народе считают. И ведь оказалось, все правильно!

Исчезали ли люди из расположения дивизии? В тех местах? Ну разумеется, случалось. На войне это бывает не так уж редко и официально именуется «пропал без вести», о чем родным отсылается соответствующее извещение. Мало ли что… Одного уволокла неприятельская разведка, другой попросту дезертировал, третий наступил на мину, и его разнесло в мелкие клочки. Всегда находились разумные, привычные объяснения. Чтобы предполагать нечто подобное моему случаю, нужно испытать это самому, а такое, к частью, случается довольно редко. Я в жизни не слышала от людей ничего подобного, никаких историй о встречах с чем-то подобным… а впрочем, я и сама до-олго никому не рассказывала. Такие вещи человек обычно держит в себе, нет ведь ни доказательств, ни улик.

Но это было со мной, чем хотите клянусь…

Вчера чуть не поседела — жуткая история приключилась. Я, вообще-то, не особо пугливая — не падаю в обморок от любого шороха и запросто провожу ночи одна в любых квартирах. К стукам и звукам в многоквартирных домах более чем привычная — тут в китайских домах такая звукоизоляция, что кажется, будто все полтора миллиарда китайцев живут прямо в твоем доме. Но то, что было вчера, чуть меня не доконало.

Сейчас я живу у приятеля временно. Вчера он ушёл на работу, сказал, что вернётся поздно. Надо сказать, что, уходя, он ключ мне оставляет, а второго ключа нет. Вечером, сижу дома одна, спать не ложусь, жду приятеля с работы. Около половины одиннадцатого он мне звонит на сотовый телефон и спрашивает, сплю ли я — говорит, что уже на подходе к дому.

Минут через пять-десять раздаётся стук в дверь. Я уже вскакиваю, чтобы открыть, но тут каким-то шестым чувством понимаю: это не Сергей... Головой понимаю, что все эти иррациональные страхи ничего не стоят, а заставить себя подойти к двери не могу. Ноги будто к полу приросли, меня аж колотит. А в дверь стучат... Я хватаю телефон и набираю номер Сергея. И тут в трубке звучит: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа», а за дверью звонит его сотовый телефон — у него мелодия узнаваемая. Я на всех парах заскакиваю в спальню, накрываюсь одеялом, меня трясёт. А в дверь уже прямо колотят... И, самое главное, ни звука больше оттуда не доносится, только стук, и от этого ещё страшнее.

В какой-то момент я теряю самообладание и кричу: «Иди туда-то и туда-то, что ты ко мне привязался?!». Только в этой фразе не было ни одного цензурного слова, и она была намного развёрнутее. После этого сразу потеряла сознание. Пришла в себя оттого, что меня кто-то по лицу бьет и по имени зовёт. Я начинаю отбиваться, и тут понимаю, что это мой приятель, перепуганный до смерти. «Что случилось? — спрашивает он. — Что тут произошло?». И тут я понимаю, что он войти никак не мог — ключа-то у него не было, а дверь в эту квартиру можно ракетной боеголовкой взрывать — ей ничего не будет.

— Как ты вошёл? — спрашиваю.

Он на меня смотрит с удивлением:

— Дверь открыта была.

На этом месте у меня случилась истерика. Долгая, с рёвом и завываниями. Сергей отпоил меня валерьянкой, а потом рассказал, что он зашёл в подъезд, начал подниматься, и тут услышал мой истошный вопль матом. Он в два прыжка на второй этаж взлетел, за ручку схватился, а дверь не заперта. Говорит, что успел подумать, что я дверь открыла незнакомцу, и в квартиру кто-то залез. Входит — в квартире темно и тихо. К слову сказать, когда я в спальню отступала, в прихожей свет горел. Он начинает меня звать, свет включает — в квартире молчание. А тут планировка такая, что из прихожей видно все три комнаты, ванную и кухню, двери везде настежь, то есть сразу видно, что никого постороннего в квартире нет. Да и не успел бы «посторонний» никуда уйти. Он дверь захлопнул и кинулся меня искать. И нашёл меня в углу.

Из-за всего этого мне сегодня очень страшно. Не знаю, что и думать и на чей плод больного воображения списывать эту историю. Получается, кто-то сперва стучался ко мне, потом как-то вошёл внутрь, дверь Сергею открыл и свет в квартире погасил... А Сергей сегодня опять допоздна на работе...

Эта история не имела бы никакого отношения к компьютерам в целом и высоким технологиям в частности, если бы ее начало не было напрямую связано с моей привычкой сидеть по ночам в ICQ, общаться со знакомыми — ночные разговоры я всегда считала более плодотворными. Ну и откровенными, не без того. Когда Сеть на ночь пустеет, у собеседника появляется куда больше времени на разговор с тобой, чем днем, когда его в любой момент могут отвлечь — работой, телефонным звонком или предложением пообедать. Ночью такое маловероятно, поэтому я выбрала ночное общение и стала намеренно приходить в сеть ближе к полуночи, оставаясь на связи до утра. Это продолжалось до тех пор, пока не произошло следующее.

Несколько лет назад — точнее сказать не могу, помню только, что тогда у меня еще не было кошки (о чем я жалею — с кошкой все это было бы перенести легче) — я, как обычно, сидела за компьютером. В сети осталась всего одна собеседница, другие давно убежали спать — по московскому времени было почти четыре часа утра. Я только что кинула знакомой забавную картинку, ждала на нее реакции и совершенно не ожидала, что на дверную ручку кто-то надавит — в тишине.

Я соскочила с компьютерного кресла, с опаской посмотрела на дверь, но подходить к ней не решилась. Дело в том, что моя дверь, хоть и железная, все равно не слишком прочная — когда соседи приходят к себе домой, она содрогается так, будто вот-вот вылетит. Кроме того, ее толщина тоже не слишком радует — когда-то мы решили сэкономить, купили одну из самых дешевых дверей и установили ее второй; первыми «воротами в дом» стала деревянная дверь, стоявшая там в момент покупки квартиры. Мы думали, что здорово придумали, однако в один не очень прекрасный момент деревянная дверь опустилась до ламината, так что ее нельзя было открыть ключами. Пришлось выламывать, и после этого единственной защитой квартиры осталась тонкая и дешевая металлическая.

Да и кто мог нажимать на ручку ночью? Соседи по четырехквартирному блоку позвонили бы (к тому же, если б кто-то из них покинул свою квартиру, я бы услышала). Соседи по подъезду не смогли бы проникнуть за дверь, ведущую от лифтов и лестницы. С улицы тоже есть защита — дверь с кодовым замком… Чёрт возьми, да кто это может быть?

Ручка меж тем продолжала ходить вниз-вверх, как в привокзальном туалете, куда ломится тот, кому давно невтерпеж. Это сравнение кажется смешным, да, но это только сейчас, когда оно пришло мне на ум в светлом офисе. Тогда, ночью, мне было не до смеха — я смотрела на подпрыгивающую ручку в ужасе и не понимала, почему тот, кто там ломится, не может хотя бы постучать? К чему эти издевательства над дверью?

Я написала в аську нервное:

[03:49:26] Прикинь, какой-то придурок хочет ко мне войти — не стучится, не звонит, только тупо, как зомби, давит на ручку и молчит. Давно уже… Раз двадцать уже нажал и не уходит.

[03:50:08] Очень страшно.

[03:50:49] Пойду, посмотрю, кто это. Ты мне пока напиши что-нибудь веселое. Пожалуйста!

После этого я подошла к двери. На оклик «Эй, кто там?» реакции не было. Я заглянула в глазок и остолбенела — почти вся площадка отлично просматривалась, видно было и соседскую дверь, и их же детскую коляску, и дверь, ведущую к лифтам.

Никого живого там не было. Ни-ко-го.

Ручка, тем не менее, продолжала трепыхаться…

Я испугалась, вернулась к компьютеру, рассказала все как есть и предложила подруге синхронно запустить какой-нибудь фильм — ни в коем случае не ужастик. Есть у нас такая традиция: находить в сети сайты-кинотеатры, выбирать какой-то фильм, включать его и обсуждать в ICQ… Создается почти полное ощущение, что мы вместе побывали в кино.

Когда я уже запустила фильм (на средней громкости, чтобы и соседей не перебудить, и звуки, исходящие от двери, заглушить), мне показалось, что я допустила ошибку — мое тихое «Кто там?» оно могло и не услышать, но голос, читающий имена актеров, услышало наверняка. Но было уже поздно выключать кино — я не уверена была, что смогу вновь остаться в тишине…

Десять минут я периодически оглядывалась на дверь — ручка дергалась все реже и реже, пока, наконец, не затихла.

Лечь спать той ночью я, правда, решилась лишь тогда, когда в комнате стало совсем светло, а на улицу выползли редкие прохожие.

Я надеялась, что все кончилось.

Следующая ночь была с воскресенья на понедельник, поэтому спать я легла рано. Думала, что когда в 4 часа утра я буду спать и видеть десятый сон, то даже в том случае, если вчерашнее баловство с ручкой повторится, я ничего не услышу, спокойно буду спать и проснусь только утром, по будильнику. Как же.

Ночью я увидела один из тех снов, которые не совсем сны. В которых ты просыпаешься, осознавая, что где-то рядом с тобой притаилось нечто жуткое и включить свет — просто жизненно важно.

Мне часто снилось прежде, что я просыпаюсь в душной темноте, бегу к выключателю, свет не загорается, и я еще в полусне, с почти отключенными мозгами, открываю входную дверь, чтобы понять, только ли у меня в квартире нет света, или это бедствие вселенского масштаба. В эту ночь это повторилось. Я проснулась, словно задыхаясь, ринулась зажечь люстру, но это не дало никакого эффекта. По привычке я подошла к входной двери, готовая повернуть ключ, и вдруг насторожилась — вспомнилась прошлая ночь. Вместо того чтобы выглядывать за дверь, я посмотрела в глазок.

Сначала мне показалось, что там царит такая же непроглядная темень, как и дома, однако через несколько секунд за дверью что-то шевельнулось, и в глазке показался светлый краешек. Это значило, что с лампами-то в коридоре все в порядке, это мой глазок заслоняют. Кто-то или что-то.

С новой силой задергалась ручка… Тишину, как и прошлой ночью, ничего не нарушало, и жутко было от одного факта (хотя, думаю, если б из-за двери вдруг послышался стон зомби, легче мне от этого не стало бы). Я осторожно отошла от двери, легла на диван, взяв в руки телефон, и постаралась отключиться, как будто ничего не происходит. Хотя происходило, конечно. Еще как происходило.

К вчерашнему терзанию ручки добавилось еще мерное, глухое постукивание («Подумать только, еще вчера мне почти хотелось, чтобы тот, кто стоит у двери, не только дергал ручку, но и стучал»). Наверное, оно было очень тихим, но мне казалось до жути громким — было впечатление, что соседи слева и справа тоже должны проснуться от этого стука и выйти в коридор, чтобы обматерить то ли меня, то ли того, кто поздней ночью стучит в мою дверь, не давая никому спать…

Через какое-то время я вспомнила, что днем купила беруши — не привыкла я к ним, ни разу до этого ими не пользовалась, вот и подумала о них не сразу… На ощупь разыскала их в сумке, сразу же сунула в уши — стук тут же стал для меня чем-то почти несуществующим, на что можно не обращать внимания. Не пытаясь больше включить свет, я легла и очень скоро уснула.

Утром я решила бы, что мне все приснилось — перебоев со светом больше не было, все исправно работало, если б не беруши в ушах, которые за ночь, естественно, никуда не делись.

Весь день на работе я была сама не своя — даже хотела поехать ночевать не домой, а к брату, к друзьям, к кому-то еще, но к вечеру решила никому не навязываться, тем более что объяснить причину, почему это я в будний день не хочу ночевать дома, было бы сложно. Ночью я не смогла спать. Даже не пыталась.

Я приготовилась к ночи так, словно меня ждала долгая, выматывающая осада. Положила рядом с собой фонарик и запаслась солью на всякий случай (в ужастиках про борьбу с монстрами не раз утверждалось, что она от них защищает), хотя и не верила, что она поможет. Приставила к двери табуретку и комод — все, что было не настолько тяжелым, чтобы это нельзя было перетащить руками, — и стала ждать…

В ту ночь все началось не со стука и не с дерганий ручки — ее героями стали звонки. Надо сказать, что когда-то мой дверной звонок играл 8 разных мелодий, включая «Турецкий марш» и «В лесу родилась елочка», но после нескольких лет эксплуатации что-то в нем сломалось — теперь в его репертуаре было только хриплое дребезжание, отдаленно напоминающее изначальную мелодию.

В тот день звонок определенно решил вспомнить молодость — «Тореадор, смелее в бой», взорвавшая тишину квартиры, звучала как в тот день, когда мы только установили этот звонок. После пятого звонка, сопровождаемого царапанием в дверь — примерно в три раза громче, чем это делала бы кошка, — я не выдержала и снова заглянула в глазок. Лучше бы я этого не делала.

Прошлой ночью в глазок не было видно ничего, кроме мельтешащих теней. Сейчас ночной гость стоял чуть дальше, и мне было прекрасно видно его лицо. Белое, как личинки, которые иногда заводятся в гнилой картошке. Было видно также, что движется он как бы рывками, но очень быстро — хуже всего было то, что демонстрацию своей скорости он провел, метнувшись к глазку, как будто бы понял, что я за ним наблюдаю.

Страшнее всего были его глаза, похожие на черные провалы, — я по недосмотру заглянула в них через глазок, когда он (оно?) приблизился, и словно упала куда-то на несколько секунд. «Вынырнув», я обнаружила, что уже повернула в замке ключ — если бы этой ночью я закрылась не на два замка (что обычно делаю, только когда покидаю квартиру), дверь уже распахнулась бы.

Меня затрясло — я снова пододвинула к двери табуретку, которую тоже отпихнула, стараясь отпереть «гостю» поскорее, и на ватных ногах отошла в кухню, к балконной двери. Так я и просидела до рассвета. Тогда проверять, чтобы и через балкон ничего в дом не пробралось, мне казалось очень важно. Кроме того, балконная дверь в моей маленькой квартирке дальше всего от входной, мимо которой, я знала, я не смогу пройти до утра…

Когда я на следующий день покидала квартиру, меня остановила соседка и укоризненно сказала: «Думаешь, ты самая умная — варила креветки, и пакет с креветочными хвостами и головами выставила на ночь в коридор, чтобы дома ими не пахло? Не делай так больше». Я принюхалась, в коридоре действительно чем-то воняло — не то затхлой водой из аквариума, в котором ее долго не меняли, не то именно очистками от креветок, которые забыли вовремя выбросить, поэтому они пролежали дома несколько дней…

Когда соседка скрылась за своей дверью, я попыталась найти другие следы вчерашнего присутствия твари в подъездном тамбуре; запах оказался вполне материальным, может, найдется и еще пара материальных свидетельств.

И действительно, когда я присмотрелась к правой стороне двери, откуда накануне доносилось самое сильное шкрябанье, я заметила там четыре царапины. Тонкие-тонкие — ножом так не прорежешь, разве что лезвием, но лезвие не прорезало бы дверную обивку так глубоко — почти до металла.

Это была уже последняя капля — я взяла на работе отгул, вызвала домой священника и попросила освятить и квартиру, и тамбур на четыре квартиры. Хотела, чтобы он освятил и площадку перед лифтами, но он посмотрел на меня так изумленно: «Это вам еще зачем?» — что от этой мысли пришлось отказаться.

С тех пор по ночам тихо, но я все равно постоянно держу дома святую воду и, когда приходит тьма, прислушиваюсь к каждому шороху. Особенно за дверями (после визита священника я в тот же день установила вторую стальную дверь и поменяла обшивку на первой. Пусть те царапины и были почти незаметны на темно-коричневой коже, но сам факт, что они там были, очень нервировал).

Сейчас я на работе — потому и смогла рассказать все это. Возвращаюсь домой я поздно, поэтому там предпочитаю эту историю не вспоминать. Как будто, не вспоминая, я автоматически зачеркиваю все, что случилось…

Иногда я размышляю о том, почему оно пришло именно ко мне. Единственное, что приходит в голову: его привлекло светящееся окно, знак, что в этой комнате кто-то еще не спит. Возможно, свет в ночных окнах действует как маяк и привлекает не только ночных мотыльков, но и кого-то пострашнее. Кто знает, что может посмотреть в ночи на ваше окно, пока вы сидите в Интернете, общаясь с одним-двумя друзьями, пока все остальные контакты в оффлайне…

Помните об этом, хорошо?

И берегите себя. Не сидите в Интернете слишком долго по ночам.

Ну или хотя бы купите толстые, непроницаемые занавески.

А в последнее время я часто думаю, может, помогла вовсе не святая вода? Может быть, ему просто попалось другое окно, горящее поздней ночью?..

Когда я в санатории лежала в 14 лет, над нашей комнатой постоянно ночью кто-то кашлял, шаркал ногами, открывал дверцы шкафов. Мы сначала думали, что там сестрички живут. Спросили их однажды, кто над нами живет, и они изумились: оказывается, комната над нами закрыта, там уже несколько лет идет ремонт.

После такого, конечно, мы уже не могли успокоиться и однажды ночью с парнями решили туда залезть и посмотреть. Большинство побоялось, в итоге наверх пошли два самых смелых парня, которые старались произвести на нас впечатление, а мы, три девчонки, стояли «на карауле». А в коридорах санатория ночью было темно и страшно... Парни зашли в комнату, из которой доносились звуки (впрочем, когда мы прислушивались из-за дверей, там уже было тихо). Вдруг из комнаты раздался дикий крик и тут же послышался грохот. Прибежали сестрички, включили свет. Мы из-за их спин в комнату заглянули — а там, оказывается, упали козлы строительные, и лежит под ними один из наших парней без сознания. Второй сидит, забившись в угол, обмочился, трясется весь и повторяет: «Мама, мама...» (а тогда ему было уже 15 лет).

Кончилось тем, что нам сделали строгое внушение, а парней в лазарет закрыли. Через пару дней их родители увезли, мы с ними даже не виделись больше. Но те, кто их видел в лазарете, говорили, что лица у них были такие, как будто они с того света вернулись...

Наверху же пару дней было тихо, потом опять кто-то начал ходить, скрипеть и кашлять. А в одну ночь я явственно услышала, как чей-то голосок наверху тихо произносит: «Мама, мама...» — точно так же, как тот парень шептал, а потом раздался тихий тонкий смех, будто в пустой комнате смеялся ребенок.

Два дня назад я возвращался домой с прогулки. Было ещё довольно светло, хотя по часам значилось, что скоро полночь. Я подошел к дому и направился к своему подъезду, но не успел пройти и десяти шагов, как услышал позади себя страшный шум. Обернувшись, я увидел резко затормозившую на перекрестке легковую машину; её передняя дверь распахнулась, и наружу выскочил дико испуганный старик. Он рванулся в сторону пятиэтажек, но тут же из-за угла вылетел огромный автомобиль «джип». Он с легкостью заехал на крышу легковой машины, буквально раздавив её, а затем, сломав ограждение, настиг старика на большой скорости и превратил его в кровавое месиво.

Я, успев к тому моменту отбежать за стоящий поодаль гараж, чтобы стать недоступным взору того, кто был в «джипе», собирался уже потихоньку добраться до дома и позвонить в милицию, как вдруг из «джипа» вышло пятеро мужчин, на вид 30-35 лет. Они молча погрузили то, что осталось от старика, в багажник, и забрались обратно в свой транспорт. Кроме одного. Он немного постоял рядом, прикуривая, и вдруг уставился на меня — не знаю как, но он меня увидел. А я увидел, что глаз у него нет — только разодранные глазницы с запекшейся по краям кровью; но внутри глазниц что-то было, и это что-то жутко мерцало (от меня до этого мужчины было как минимум метров десять, но свечение было заметно издалека). Я рванул к своему подъезду. Никогда ранее я не развивал такую скорость — в лифте дома z очутился меньше чем через минуту.

Добравшись до съемной квартиры, я запер дверь на все замки и завесил шторами все окна. Судя по всему, не зря, так как минут через пять раздался стук — как во входную дверь, так и в окна (что само по себе вселило в меня ужас — я живу на девятом этаже). На кухне я нашел несколько икон, Библию и крест; хоть я и не верю в Бога, но просидел всю ночь, читая молитвы и вслушиваясь в непрекращающиеся постукивания.

К утру все утихло. Выбравшись с величайшей осторожностью из своей «крепости» и пройдясь вокруг дома, я не нашел никаких следов случившегося — даже ограждение было цело и невредимо.

Тем вечером, поужинав, я пошел в туалет. Выйдя из него, я замер: возле кладовки стояла пара чужих ботинок, которых только что не было и в помине.

Ботинки были наполнены землей.

Помнится, со мной приключилась одна история, не то чтобы уж очень страшная, но я тогда перепугалась вдоволь.

Живём мы с матерью вдвоём в однушке. Мать целый день на работе, я дома. Дверь входная у нас громкая — когда её открываешь, шуму хватит, чтобы услышать из кухни с ватой в ушах. Я находилась в тот день в ванной. Зашла, закрыла по привычке дверь на защёлку и начала мыть голову. Намылила, стала мочить волосы, и тут услышала ясный стук в дверь ванной. Я насторожилась — вроде не было слышно было, как входная дверь открывалась. Думаю — может, послышалось? Постояла так с минуту в застывшем состоянии, а потом успокоилась: может, это сверху у соседей стучало, а может, вообще послышалось. Помыла я голову, взяла фен, и в дверь опять постучали. Причём я сама видела, как дверь немного зашаталась от стука. Я решила, что мать вернулась, а я просто не услышала. Открываю дверь — а там пусто. Я, недоумевая, позвала: «Мам? Ты дома?». В ответ лишь тишина... Тогда и стало страшно. Я быстро дверь закрыла на защёлку и стала волосы сушить. И тут в дверь снова ненавязчиво постучали. Думаю, не стоит говорить, что я тогда впала в ступор. Сидела весь день в ванной, пока мать не приехала с работы. Потом уже отошла.

До сих пор иногда сама не верю в то, что произошло, но ведь я чётко видела, как дверь сотрясалась во время стука — а значит, кто-то действительно в неё стучал. А вот кто, знать не особо хочу...