Mabbitt блог

Время уже перевалило за полночь, когда вдруг я услышал стук во входную дверь. Это событие уже само по себе необычное: во-первых, друзей у меня нет, а родственники живут в другом городе, а во-вторых, зачем стучать в дверь, если есть звонок?.. Подумав, я решил не открывать дверь.

Тем временем стук повторился (и, как мне показалось, он был громче предыдущего). Я надел наушники и стал слушать музыку, чтобы не слышать его. Где-то минут через 15 стук стал таким громким, что стал пробиваться через музыку. К нему теперь добавился скрежет, будто кто-то когтями скреб о мою металлическую дверь. Покрывшись холодным потом, я пошёл к двери, успокаивая себя тем, что это просто какой-то пьяница перепутал двери и хочет вломиться в квартиру. По дороге я включил везде свет и прихватил биту, которая стояла в прихожей как раз для таких случаев. Подойдя к двери, я выкрикнул что-то нецензурное, советуя ночному посетителю убраться. В ответ раздалось невнятное мычание и бормотание.

Я не стал смотреть в глазок и тем более открывать дверь — вместо этого пошёл к телефону и вызвал милицию, сказав им, что кто-то пытается высадить мою дверь. К тому времени, как они приехали, шум за дверью уже стих, но я всё равно боялся открыть дверь. Они зашли, составили протокол, потом вышли, что бы ещё раз посмотреть на дверь. Одного взгляда хватило, чтобы понять — дверь придётся менять: вмятины размером с кулак и длинные глубокие царапины были весьма красноречивы.

Сделав пару снимков, милиционеры уехали, оставив меня наедине с испорченной дверью. Спать в ту ночь я не ложился. Вспоминая тот случай, я сейчас радуюсь, что не посмотрел тогда в глазок.

Часа в три ночи у меня зазвонил домашний телефон. Я чуть не подскочил на кровати. У него еще звонок такой пронзительный — я специально поставил, потому что квартира большая и не везде услышишь. Но в этот раз услышал, так как трубка на тумбочке рядом с кроватью лежала. Гляжу на дисплей — на определителе незнакомый номер. Более того, не из нашей области (это был вроде Челябинск — сам работаю в местном колл-центре, поэтому глаз уже наметан на «свои» номера). Не успел поднять, как из трубки раздался невообразимый шум и женщина истошно закричала:

— Глеб! Глебушка! Глеб, это ты?

Я немного опешил:

— Нет, — говорю, — это не Глеб, вы ошиблись…

— Глеб! Приезжай срочно! Мы не знаем, что с этим делать! Ты слышишь?.. Ты слышишь, Глеб?!

Я, хоть и не Глеб, а слышу, что грохот у них такой, будто стены дома рушатся, и вой какой-то низкий. Жутковатый такой, протяжный вой. Может, собака, может, еще что-то — я тогда не задумался как-то. Хотя на собаку было мало похоже.

— Глеб, миленький, приезжай скорее! — продолжает тем временем женщина. — Мы не знаем… Что с этим делать, Глеб?!

— Женщина, вы ошиблись, я не Глеб…

— А кто это? — собеседнице будто под дых дали.

— Это не Глеб, — еще раз говорю я и кладу трубку.

Лег обратно на кровать, и разыгралась фантазия. Ночные звонки вообще умы будоражат, а тут такое…

«Мы не знаем, что с этим делать»…

Такие неопределённые диалоги по телефону, как правило, специально придумываются для разных страшных историй. Я даже улыбнулся, но ненадолго. Звонок произвел на меня впечатление. В голове этот вой так и застрял…

«Во-о-о-о-о-о… Во-о-о-о-о-о…».

Как я ни пытался уснуть, а не получалось. Все думал об этом звонке. А женщина-то кричала так, будто на нее стаю доберманов спустили. На срыве была, с неподдельной паникой, так что на дружеский прикол (есть у меня друзья в Челябинске) не спишешь. Ворочался я, ворочался, и минут через пятнадцать решил перезвонить.

Гудки. Жду почти минуту. С мрачными мыслями собираюсь положить трубку, как вдруг на том конце провода отвечают:

— Да, алло?

Ровный мужской голос и абсолютная тишина на фоне. Я даже растерялся немного, а потом сбивчиво объяснил, почему звоню.

— Нет, все в порядке,— таким же спокойным тоном отвечают мне.

Я помолчал и почему-то спросил:

— Это Глеб?

Там тоже помолчали и положили трубку.

Такая вот история у меня произошла. И без мистики вроде, и приятного мало. Надеюсь, потом друзья из Челябинска мне не расскажут, что у них там нашли разрушенный дом с трупами внутри.

Телефон доверия — штука очень, очень странная, я бы даже сказал, обоюдоострая. Ведь вы никогда не знаете, кто там, на другом конце провода. Причем это относится к обеим сторонам. Человек, позвонивший по телефону доверия, не знает, кто ответит на его звонок. А ответивший, соответственно, не будет знать, кто ему позвонил.

Пускай кому-то покажется, что расскажу слишком много фактов из «внутренней кухни» подобных организаций, но мне уже наплевать. Все равно я не вернусь туда работать, да и ничего особенно секретного вы все равно не узнаете. Ну а детали — не секрет для любого, кто проходил спецкурс по телефонной консультации на психфаке или работал волонтером в телефоне доверия.

Все было довольно безобидно сначала. Три года назад я окончил психфак в одном из не последних универcитетов Москвы. После получения диплома сначала устроился психологом в школу, но уже через год уволился. Работа сложная, нервная, платят мало. 12 тысяч рублей в месяц для Москвы, да при таких объемах работы — смех, да и только. Попробуйте провести и обсчитать хотя бы несколько методик с сотнями школьников, все эти тесты откровенно игнорирующими. Я уж не говорю о таком геморрое, как проективные методики: анализ одного-двух рисунков дело непыльное, но когда их накопится стопка штук в пятьдесят (по меньшей мере), это уже совсем другое дело.

Впрочем, работа с детьми — это далеко не самое худшее, что есть в работе школьного психолога. Директор мозг выносит, коллектив — эталонная банка с пауками, дергают по различным поводам, с непосредственной работой не связанным. Да, впрочем, возрастная психология и психодиагностика никогда не были моим коньком. Но где-то надо было получать хоть какой-то стаж, без него никуда не возьмут.

А потом просто надоело. Ушёл по собственному желанию, подался в случайные заработки, радовался жизни. Перебивался где как. Где-то за друга-системного администратора пару дней посидеть в офисе, посмотреть, чтобы сервер не упал, а у работников тонер в принтере внезапно не кончился, где-то сделать пару фотографий за умеренное вознаграждение, где-то что-то перевести срочно, рефераты, опять же, для студентов писать на заказ, а где-то и с теодолитом по археологическому раскопу побегать или яму пятнадцатого века покопать. Работать приходилось много, в основном все уходило на оплату съемной квартиры, но я занимался, в принципе, интересными мне делами. Только одно как-то не сходилось: всем этим я бы мог спокойно заниматься и без психфаковского диплома. Хотелось верить, что не зря пять лет проучился.

В итоге решил пойти работать в службу телефонной консультации — благо, и график свободный, и своим делом занят, и стаж начисляется. Платили, правда, еще меньше, чем в школе, но при всем остальном заработке и дополнительные восемь тысяч в месяц не лишние. Занятие, к слову, не самое сложное, по крайней мере, не сложнее работы в службе техподдержки. Есть правила, которые надо обязательно соблюдать, есть ряд специфических ограничений. А остальное либо не в твоей компетенции, либо придет с опытом работы. Первый месяц работы меня «вел» супервайзер, потом уже убедились, что я по всем параметрам для телефонной консультации гожусь.

Работа мне нравилась. Порой я даже отмечал какое-то забавное отдаленное сходство с анонимными интернет-ресурсами — анонимен я, анонимны люди, звонящие мне. Свои правила общения, свои законы, свой отдельный мир, практически. На телефоне сидел я в основном в ночную смену, два-три дня в неделю. Звонили редко, в основном подростки или одинокие пожилые люди. Пару раз попадались телефонные хулиганы. Суицидников, наркоманов и женщин, ничего умнее не придумавших, чем звонить в телефон доверия, запершись в комнате, когда пьяный муж топором ломает дверь, как-то не попадалось. Повезло, можно сказать.

Ровно до последнего раза.

Всю ту смену я откровенно скучал. Часов до трех ночи не звонил никто вообще. Я поставил чайник, решил заварить кофе, и тут, наконец, звонок. Снимаю трубку и ничего не успеваю ответить…

— Молчи. Я знаю, кто ты. — Шепот сухой и шелестящий, непонятно даже, мужчина звонит или женщина. — Я знаю все про тебя, тебе уже не уйти. Просто слушай внимательно…

«Приплыли, — думаю, — вот и наш постоянный клиент наконец-то…».

К слову, «постоянными клиентами» или «чокнутыми» у нас ласково звали определенный контингент звонивших. Самым подходящим персонажем был бы Антон Уральский, например, или знаменитая бабушка «АТС», вздумайся бы им позвонить в телефон доверия. Не знаю, как в других конторах или отделениях, но у нас их любили, и особо одиозным за глаза даже давали этакие «партийные клички», по дискурсу их и особенностям. Вроде «дед-танкист», «поэт» или «тишина на проводе». Как правило, это были и правда сумасшедшие, которые постоянно названивали в телефон доверия. С разными целями и с разной частотой, но, так или иначе, довольно регулярно. Даже был своеобразный «обряд инициации», дождался звонка от первого «постоянного клиента», не растерялся — значит, принят в коллектив, добро пожаловать в техподдержку душ человеческих, сынок.

А голос продолжает (позже дословно переписал с записи разговора):

— Слушай, слушай. Кого миловать — помилую. Я — твой детский страх. Ночной кошмар. Кого жалеть — пожалею. Я — то, от чего ты бежишь, но не найдешь спасения. Слушай внимательно. Как призвать того, в кого не уверовали? Тебе уже не уйти. Как веровать в того, о ком не слышали? Ты слышишь, как я поднимаюсь по ступеням… Идут за тобой. Вверх, вверх по ступенькам… Большие, очень большие, скок-поскок. Тысячу ночей я простираю руки мои к народу, непослушному и упрямому. А в тысячу первую — знаю и дела твои. Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв.

В таком случае лучше слушать, чем что-то пытаться ответить невпопад. Понадеяться на то, что позвонивший выговорится, или поискать какую-нибудь зацепку, на которой можно свести диалог к чему-то конструктивному.

— Только то, что имеете. Двадцать пять. Держите, пока приду. И буду пасти их жезлом железным. Двадцать семь. Как сосуды глиняные они сокрушатся, как и я получил власть от отца моего. Я знаю, кто ты…

К словам стал примешиваться шум, похожий на помехи в радиоэфире, и вскоре я понял, что не могу различать, что говорят в трубку. Шепот стал быстрее, а потом вовсе перешел в какой-то пронзительный свист. Я не мог пошевелиться — просто сидел, сжимал телефонную трубку и слушал, как из нее доносится что-то уже совсем странное. Резкие, отрывистые крики, вой, тяжелый нарастающий грохот барабанов и режущий уши скрежет, будто заточенным арматурным прутом с силой проводят по листу железа. Мне стало плохо, голова закружилась, я моргнул и уже не мог открыть глаза.

— ТЫ! НОСИШЬ! ИМЯ! — отчаянный хриплый вой вспарывал глухой грохот. — БУДТО! ТЫ! СЛЫШИШЬ, КАК УВЕРОВАЛИ! ТЫСЯЧУ НОЧЕЙ И ТЫСЯЧУ ЛЕТ!

Все стихло разом, будто звук отключили. Я открыл глаза. Сижу в углу, сгорбившись, с трубкой в руке, а меня трясет за плечо коллега, зашедший из соседней комнаты. Рот открывает и закрывает, что-то объясняет мне… Но единственное, что слышу — короткие гудки в трубке. И только потом разбираю, что мне говорят.

— Ну ты даешь, под самый конец смены уснул. Начальству, конечно, не скажу, но ты хоть высыпайся перед работой, или в дневную иди. Лёха как раз пришел вот… Давай, расписывайся за смену и домой. Отдыхать.

— Бывает же, — бормочу я куда-то в пространство. — Тут мне, похоже, кто-то из будущих «постоянных» звонил. Такое нес, хоть стой, хоть падай…

— Из постоянных? Тяжелый случай... — и смотрит с недоверием. — Да тебе вообще никто не звонил. Я думал, ты телефон вырубил и спать завалился. Пару раз зашел, посмотрел — вроде сидишь, звонка ждешь, даже телефон проверил, ну и ты сам отвечал, что все нормально. А под самый конец смены заглянул — и увидел, что ты в углу со снятой трубкой сидишь…

Я больше не слушал. Самооценка рухнула на глубину Марианской впадины. Вот уж никогда не думал о себе, что профессиональное выгорание наступает так быстро и с такими последствиями. Рассеянно поблагодарил коллегу, залпом допил остывший кофе, расписался в журнале, запустил в комнату сменщика и поехал домой. Приснившийся кошмар все не давал покоя — надо же так было отключиться. Хорошо, хоть не в первую неделю работы.

Спать лёг сразу, как добрался до дома, не раздеваясь и без снов. А вечером все началось по новой.

Меня разбудило дребезжание телефонного звонка. Спросонья я подполз к телефону, мимоходом взглянув на часы. Без десяти двенадцать ночи… Ничего себе поспал, да и кому надо так поздно…

Зря я ответил.

— Я знаю, кто ты. Я знаю тебя… — шипел знакомый голос. — Держите, пока приду. Я знаю все про тебя, тебе уже не уйти. Просто слушай…

«Твою мать!» — я с грохотом бросил трубку, испуганно оглядываясь по сторонам. В голову полезли забытые воспоминания из детства, когда темная квартира становилась чужим и враждебным миром. Пулей подлетел к выключателю, включил свет. Телефон снова зазвонил, но трубку снимать я уже не стал. Просто выдернул шнур…

Нет смысла детально описывать дальнейшие события. Звонки продолжались, стоило мне только включить телефон. Не всегда сразу же — как правило, в разное время, что днем, что ночью. На работу в консультацию я так и не вышел, сославшись на то, что заболел.

Обращения в милицию ничего не дали, а участковый начал посматривать на меня как на психа. Сначала я переехал на время пожить к другу, но и там звонки продолжились. Звонили тогда, когда никого, кроме меня, не было дома. Все тот же шипящий голос, зачитывающий откровенную шизофазию, перемешанную со строчками из нового завета. Почему-то «ему» особенно нравилось откровение Иоанна Богослова. Последней каплей стали звонки на мобильник. Номер не просто не определялся, а даже не сохранялся во входящих.

К психиатру обращаться было страшно. Мне совершенно не улыбалось получить диагноз, хотя я и понимал, что к нормальной жизни уже не вернусь.

Я не выдержал и бежал. Что-то из немногих вещей продал, а что-то просто раздарил друзьям, выписался от прописавших меня у себя в Москве родных, родителям сказал, что появилась возможность работать в другом городе — на хорошую ставку, да и квартиру снимать проще будет… И бежал, прихватив с собой только ноутбук да сменную одежду. По стране ездил, как правило, автостопом. Перебирался к знакомым в других городах. Питер, Кировск, Самара, пару дней пожил даже у бывшей девушки из Ижевска… Где чем перебивался с заработком, где-то жил дольше, где-то меньше, но никогда не задерживался подолгу. Я боялся, что «это» меня найдет.

Наконец, я окопался на даче у дальних родственников, живущих на Урале, всеми силами пытаясь сойти за нормального человека. Работал то в бригаде строителей двоюродного дяди, то уборщиком на одном из местных автокомбинатов, не ахти что, но на еду хватало. Все это оставшееся время я панически боялся даже вида телефона. Старался не оставаться рядом с этими чертовыми штуками один, мобильником не пользовался под различными предлогами.

Вскоре все выровнялось, я понемногу отошел от произошедших событий и начал снимать квартиру в городе. К счастью, хозяева оказались людьми современными, и об оплате с ними я договаривался по скайпу. До поры до времени все было хорошо.

Потом все каналы связи оказались забиты письмами и сообщениями с неизвестных адресов. Текст был откровенным бредом, упоминаниями про детские кошмары, перемежающимся с откровением Иоанна Богослова.

Я в ужасе забился в угол кухни, боялся даже трогать ноутбук. Все казалось нереальным, кошмарным сном. Когда в квартире погас свет, я успел подумать, что все, до утра уже не доживу. Я боялся даже пошевелиться, когда заколотили в дверь. Вряд ли соседям пришло бы в голову скрестись в дверь одновременно с ударами по ней и многоголосым хором распевать строчки из Апокалипсиса.

Очнулся утром там же, где потерял сознание — на кухне. Ноутбук был включён, никаких сообщений во входящих я не нашёл. Более сил терпеть у меня не было. Выйдя из квартиры, я сразу отправился в психиатрическую клинику, сообщил, что у меня тяжёлое нервное расстройство с галлюцинациями, записался добровольно в стационар. Долго меня там не держали — после недельного обследования чуть ли не насильно выпустили, сказав, что признаков психических заболеваний у меня не обнаружено. Делать было нечего — я продолжил жить, наспех сменив квартиру. Интернетом я теперь практически не пользуюсь, о телефоне не может быть и речи, у себя дома времени провожу мало — всё свободное время стараюсь быть хоть в какой-то компании. Прошло уже несколько лет, как ничего не происходило, и я почти успокоился. Но я всё ещё боюсь однажды найти в почтовом ящике в своём подъезде целый ворох писем с бредом и отрывками из Библии вперемешку — или, что ещё хуже, услышать тот страшный голос из темноты лестничной площадки, когда буду курить вечером перед сном...

Происходило всё в моем детстве. Я тогда спал на диване, справа от дивана была дверь, у противоположной стены стоял шкаф, а справа от шкафа стоял стул. Так вот, сколько я себя помню, на этом стуле каждую ночь сидел человек. Точнее, не человек, а просто тёмный силуэт человека. Из окна шёл лунный свет, а он сидел в тени шкафа. Я ни разу не видел, как он там появлялся — отец или мать выключали свет, и стул вроде бы был пустой, потом я отводил взгляд на секунду — и там появлялся он. Я тогда его совсем не боялся, ибо был маленький.

Этот человек постоянно что-то говорил. Я так понял, большую часть времени он просто зачитывал случайные отрывки из книг, хотя в руках у него ничего не было. Книги были совершенно разные и никак между собой не связанные. Детские сказки тоже попадались, но он их так читал, что потом, когда мои родители пытались мне прочитать те же самые сказки, я начинал реветь. Он говорил монотонным голосом, а слова произносил отрывисто, как будто каждое слово — это отдельное предложение. Помню, читал что-то про Шерлока Холмса. Однажды прочитал целый абзац про секс из учебника биологии — я, конечно, ничего не понял, зато потом сказал при родителях слово «половой член», и мама долго пыталась выяснить, где я его выучил. Некоторые из его текстов я не смог опознать и вообще сомневаюсь, что такие книги существуют.

Иногда он начинал произносить бесконечную последовательность цифр, прямо в середине предложения, без всяких пауз. «Два». «Семь». «Четыре». «Ноль». «Девять». Ещё реже бывали моменты, когда он останавливался. Он делал небольшую паузу, секунд пять, а потом говорил что-нибудь о себе. «Мне. Скучно». «Мне. Приятно». «Я. Устал». «Я. Тебя. Вижу». Ни положение тела, ни интонация не менялись. И так было каждую ночь.

Обычно я слушал его полчаса-час, прежде чем заснуть. Сначала меня это просто смущало, но я потихоньку рос и постепенно понимал, что тут что-то не так. Я пробовал спрашивать о нём у родителей, но они только смеялись и говорили, что монстров не бывает. А потом я понял, что родители его никогда не слышат, хотя говорил он достаточно громко.

И вот однажды я лёг в постель, мама пожелала мне спокойной ночи и выключила свет. Время шло, а я лежал и боялся. Было тихо. Никто не разговаривал. Я лежал и лежал, а потом повернул голову и посмотрел на стул. Он был там и он смотрел на меня — голова была повёрнута в мою сторону. Потом он встал. А ведь раньше он почти не шевелился! Я сразу же зажмурился, вцепился в одеяло и стал слушать, как его мягкие шаги становятся всё ближе и ближе, а потом затихают. Я не удержался и открыл глаза. Он был там — наклонился прямо надо мной. Света было достаточно, но я всё равно не видел лица: тёмный нечёткий силуэт, и всё. Я уже собрался закричать, когда он наклонился ещё ближе и сказал своим обычным монотонным голосом: «Ты. Боишься. Я. Уйду. Я. Вернусь». И всё. Я сразу же отключился и проснулся только утром. Силуэт этот с тех пор не появлялся.

Я сейчас вспоминаю про это и думаю, что, наверное, я всё это выдумал. Мало ли что там было, верно? И всё-таки я каждую ночь нервно оглядываю стул перед компьютером. Вдруг там появится он. Он ведь обещал вернуться...

Я работал в церкви, поэтому довольно часто видел покойников, которых привозят на отпевание. Обычно привозят стариков, умерших своей смертью, но в тот день впервые я увидел мертвого ребенка. Это был мальчик 13-14 лет, его тело было изуродовано, поэтому он лежал в закрытом гробу. Нам сказали без лишних подробностей, что он был убит.

Все началось как обычно — зажгли свечи и начали ритуал. Священник зачитал молитву, но внезапно гроб дернулся. Хоть я и перепугался, но сделал вид, что ничего не произошло. Остальные, видимо, поступили так же. Продолжив чтение, священник начал совершать каждение. Внезапно гроб шевельнулся, упал на пол и перевернулся. Тут уж все испугались не на шутку. Люди, стоявшие позади меня, в ужасе побежали к выходу. Меня тоже начала одолевать паника, но, увидев спокойное лицо батюшки (он, видимо, уже встречался с чем-то подобным), я остался на месте. Он читал молитву все громче и громче, гроб при этом чуть ли не подпрыгивал до потолка. В очередной раз стукнувшись об пол, гроб развалился. Появился жуткий, тошнотворный запах сгнившей плоти. На полу лежал труп с почти оторванной головой. Руки и ноги были вывернуты, в некоторых местах отслоилась кожа, живот вздулся — в общем, зрелище не для слабонервных...

И тут бугор на животе стал перемещаться к шее, через грудную клетку. Изо рта вылезла какая-то черная тварь. У нее не было конечностей, просто какая-то кашица со ртом. Шлепнувшись на пол, она поползла в нашу сторону. За ней волочился труп, который чем-то зацепился за эту тварь. Мы тут же отпрянули и побежали в алтарь — ведь, как известно, в алтарь черти зайти не могут (хотя это был никакой не черт).

Тут я вспомнил, что в алтаре есть святая вода. Достав из шкафа бутылку, я отдал ее священнику. Приоткрыв дверь, он начал окроплять тварь. Она запищала так, что можно было сойти с ума. Когда священник начал читать молитву, тварь обмякла, и от неё повеяло холодом. Внезапно появился животный страх: я не мог двигаться, кровь застыла в жилах. Появились мысли о смерти, хотелось покончить с собой, или чтобы меня кто-нибудь просто убил. Но через секунду эта дрянь на полу улетучилась, и все ощущения сразу развеялись. Я сел на пол и, кажется, потерял сознание.

Когда я очнулся, все уже было убрано. Никто не хотел говорить о произошедшем. Со временем все забылось. Но однажды случилось то, что вынудило меня покинуть эту церковь.

Как-то я отправился в подвал принести продукты из погреба. Было темно, но я решил не включать свет, ибо луна освещала мне путь из окошка. Я шел по привычным мне коридорам и вдруг уткнулся головой во что-то мягкое. Подняв голову, я едва не умер от страха — передо мной был повешенный мальчик. Тот самый. Я быстро побежал обратно и включил свет. На том месте уже ничего не было.

Мне тогда было шесть или семь лет. Мы с отцом пошли в торговый центр покупать мне одежду. В какой-то момент в толпе я потерял отца из виду. Я не стал паниковать — как отец велел мне делать в таких ситуациях, я сразу вышел на парковку, где стояла наша машина. Попав на пустынную парковку, я увидел там незнакомого худощавого человека. Заметив меня, он сначала молча смотрел на меня несколько секунд, а потом засмеялся и стал приближаться ко мне. Его движения были странными: ноги будто волочились по земле, а туловище судорожно дергалось, как будто в спазмах, пока он смеялся. Я был так напуган, что даже не попытался сбежать. Но самое страшное я увидел, когда он подошёл ко мне вплотную: по его бледному лицу текли кровавые слёзы.

Человек подошел ко мне очень близко — между нами оставалось не более двух-трёх метров, когда к нам подбежал мой отец. Он сходу сбил с ног странного человека — честно, смотрелось не хуже, чем в боях без правил по телевизору. Отец не остановился после этого — он начал нещадно бить лежащего ногами и успел довольно сильно избить плачущего кровью человека, прежде чем тот смог встать и убежать. Он исчез в темноте с нечеловеческой скоростью, двигаясь всё той же дёргано-волочащейся походкой.

Отец быстро посадил меня в машину, и мы поехали домой. По пути мы не разговаривали об этом. Лишь на следующий день, когда я стал с детской назойливостью расспрашивать его о том, что же это было, он лишь раздражённо сказал: «Замолчи. Это произойдет и с тобой, когда у тебя будут дети. Просто будь готов». Это было всё, чего я от него добился на тот момент.

Сейчас я вырос, и не так давно у нас опять был разговор с отцом на эту тему. Он неохотно рассказал, что в детстве, когда он гулял со своей матерью (моей бабушкой, стало быть), к ним тоже подходил худощавый незнакомец, плачущий кровью и заходящийся в смехе. Бабушка отреагировала на его появление странно спокойно — пошла навстречу этому человеку, загораживая отца собой, вытерла одну из его кровавых слез и негромко сказала: «Пожалуйста, уходи». И человек перестал смеяться и ушел. Потом бабушка строго-настрого наказала отцу, чтобы он любыми способами не давал прикоснуться этому человеку к своим детям, когда он появится вновь.

После рассказа отца я окончательно запутался. Бабушку расспросить не могу — она уже умерла, как и дед. Отец, видимо, знает не больше меня. Я сам не верю в родовые проклятия и всякую такую сверхъестественную чепуху, но, чёрт побери, что же это было? Человек, кстати, выглядел вполне физическим, а не каким-то там бесплотным духом.

Окна моей комнаты выходят не прямиком на улицу, а на балкон. Сколько я себя помню, я всегда боялся смотреть туда, когда наступал вечер. Однажды вечером я, как обычно, сидел у себя и играл на компьютере. Меня отвлек шум с балкона — кто-то гремел пустыми банками из-под солений. Повернувшись, я увидел там свою маму. Она, заметив меня, видимо, решила подшутить, и подошла к окну вплотную так, чтобы свет моей лампы осветил её лицо. Признаться, это было немного жутковато. Я захихикал и продолжал смотреть. Тем временем, мама широко раскрыла рот, будто старательно выговаривая букву «О», и, страшно выпучив глаза, не отрывала от меня взгляда. С глухим стуком её лоб упёрся в стекло — это был единственный звук, сопровождавший всю сцену. Я был уже не на шутку испуган.

«Мам, ну хватит!» — крикнул я.

«Что?» — спросила мама из коридора.

Стремительно обернувшись, я увидел её в дверном проёме с расчёской в руках. Оказывается, всё это время она стояла у зеркала в коридоре. С воплем я метнулся к ней, и, только намертво вцепившись в её руку, решился посмотреть в окно. Там не было ничего.

Я сбивчиво рассказал маме, что увидел. Мы вместе проверили балкон, оконное стекло, но ничего не нашли.

Наутро я продолжил приставать к маме с расспросами, и она рассказала мне следующее. Когда ей было лет девять лет (то есть столько же, сколько и мне), с ней случилась похожая история. Они с мамой (моей бабушкой) жили в частном доме. Одним зимним вечером бабушка, как обычно, стала собираться на смену. Она работала на хлебозаводе, поэтому часто приходилось уходить «в ночь». После её ухода мама прибралась в доме и собралась уже идти спать. Перед сном ей захотелось попить, и она пошла на кухню.

Включив свет, она вздрогнула — за столом сидела бабушка в своём обычном домашнем халате. Подперев щёку рукой, она пристально смотрела на маму, будто всё это время сидела в темноте и ждала, когда та придёт. Губы её были растянуты в улыбке. Мама спросила её, что случилось, почему она вернулась, но бабушка молчала и продолжала улыбаться. Мама говорила мне, что от улыбки этой становилось не по себе. Тут бабушкино лицо исказила гримаса ярости, она с силой ударила кулаком по столу и рявкнула: «Я те дам закрытый гроб!». В этот момент лампочка на кухне лопнула, и наступила непроглядная темень.

Мама плохо помнит, что было дальше: она побежала к соседям, и те решили, что в бабушкин дом залезли воры. Приехала милиция, но никаких следов обнаружить не удалось.

Мама никогда не рассказывала эту историю бабушке, всегда говорила лишь, что ей показалось, как в дом кто-то влез, и она испугалась. Бабушка до сих пор жива, и что означали те слова про закрытый гроб, до сих пор остается загадкой.

Мы с моей девушкой в то время жили в старом трехэтажном общежитии коридорного типа сталинской ещё постройки. Вообще 53-й и 54-й года выдались плодотворными для архитектуры нашего города — считай, вся центральная часть в те два года и была возведена.

Я хорошо помню тот вечер. Была ранняя весна, днем таял снег и появлялись первые лужи, а вечером все замерзало и превращалось в сплошную ледовую корку. Я поздно возвращался с работы и мечтал лишь поскорее оказаться дома. Не помню уже, что именно я так хотел посмотреть в Интернете — может быть, новый фильм или что-то ещё, — но когда выяснилось, что в большей части города не было света, я просто взбесился.

Как только я вышел из автобуса, то сразу оценил масштабы произошедшего отключения: не горел свет в домах, не работало уличное освещение, магазины временно закрылись, потому что кассовым аппаратам также необходима была электроэнергия. Что примечательно, в некоторых местах свет все же оставался: вот девятиэтажка с горящим у подъезда фонарем, а вдалеке виднеется свет, исходящий от привокзальной площади, а вот, подобно оазису, посреди улицы светится ларек. Помню, меня насмешило, как в этот ларек со всей округи стягивался народ за пивом — ей-богу, оазис.

Но вообще выглядело это все немного жутковато и неприятно. Я топал по темной улице, стараясь не поскользнуться и не сломать себе что-нибудь, и без особого любопытства наблюдал за свечками и фонарями, появляющимися то в одном, то в другом окне. Дважды у меня звонил телефон: сначала девушка просила купить свечей, если удастся найти работающий магазин, потом знакомая семейная пара сообщила, что они идут к нам в гости.

Закончив разговор с последними, я свернул во дворы, чтобы срезать. В общем-то, сейчас там было не более и не менее темно, чем на центральной улице. Как назло, ночь выдалась безлунной, не видно было ни зги. Я шел вдоль труб теплотрассы, когда меня окликнули:

— Эй!

Я замер, не столько напуганный, сколько возмущенный бестактностью невидимки:

— Чего надо?

— Эй!

Разумеется, мне это не очень понравилось, но я все же пошел на зов без каких-либо задних мыслей. Сигарету стрельнуть или мелочевки подбросить — в этом я никогда не отказывал. Вскоре в темноте появились очертания двух людей, в которых с трудом можно было узнать силуэты мужчины и женщины. Я не мог различить ни их одежды, ни, тем более лиц, отметил только, что они гораздо ниже меня и как-то странно покачиваются.

— Чего вам надо?

— Хочешь выпить? Давай выпьем?

Бывает и такое. Кажется, ко мне обращался мужчина. Голос его был немного странным, но, если посудить, каким ещё может быть голос предлагающего такое первому попавшемуся прохожему?

— Нет, спасибо. Я не пью.

— Давай выпьем, — не унимался собеседник.

— Нет. Удачи, — я развернулся и потопал прочь.

— Эй! — они зашагали следом. — Давай выпьем.

Раз от разу голос его не становился более настойчивым. Он повторял это, словно шифр, на который я непременно должен был откликнуться.

— Твою ж мать, я уже сказал — нет. Идите своей дорогой, пока проблем не нажили.

— Тогда, может быть, секс? — предложила женщина.

Я остолбенел. Они что, совсем кретины?

— Да, тогда, может быть, секс? — повторил мужчина. — Или выпьем?

— Вы что, совсем е***тые?! — рыкнул я. — Катитесь отсюда!

Я добавил шагу, но чувствовал, что сумасшедшие меня стремительно нагоняют, и приготовился к драке.

— А может быть, тебе надо денег? Идем с нами, у нас есть деньги.

— Да пошли вы!

В этот момент два силуэта оказались справа и слева от меня. Мужчина схватил меня за запястье железной хваткой, а женщина ладонью пихнула в грудь. Я все ещё не видел их лиц.

— Да что вам надо от меня? — мне стало страшно.

— У нас есть деньги, идем с нами.

— Отвалите!

Изо всех сил я рванулся, с трудом высвободился и, быстро побежал в сторону дома. Несмотря на то, что меня вроде бы меня никто не преследовал, я бежал вплоть до самого подъезда. Электрозамок домофона, естественно, не работал. Я нырнул внутрь и оказался в кромешной тьме парадной. Надо отметить, что это была именно парадная, а не подъезд. Лестничный пролёт располагался чуть в стороне, и ни одно окно не давало даже скудного освещения.

Я отдышался, стараясь собраться с мыслями. Каких только психов не встретишь в темных дворах провинциальных городишек! Сверху тем временем послышались голоса соседей, собравшихся покурить и обсудить аварию, что случилась на одной из подстанций. Это успокоило и расслабило меня. Я ещё раз выдохнул и, не спеша, поплелся к лестнице, как вдруг…

— Эй!

Сперва я просто обомлел. Они физически не могли меня обогнать. Даже если бы и обогнали, то я заметил бы их заходящими в двери. Даже в такой темноте я бы их заметил!

— Эй! Пойдем с нами!

Это уже прозвучало за спиной. Со скоростью спринтера я влетел на самый верхний пролёт и, не обратив внимания на удивленные взгляды соседей, помчался к своей двери. Друзья уже сидели у нас и о чём-то негромко разговаривали в темноте, потягивая пиво. Я закрыл двери на все замки и обессиленно упал на диван. Отпил пива и только после этого рассказал о случившемся.

— Прикинь! — засмеялась Катя. — К нам тоже подходили!

— Придурки какие-то, — фыркнул Рома.

— Прямо, как ты рассказывал. Мы только из дома вышли и тут такое: «Эй! Идемте с нами!».

Это было как минимум удивительное совпадение. Я немного пришел в себя, выпил ещё. Тем временем в ходе беседы прозвучали все необходимые в данной ситуации шутки: «бомжи третьего ищут», «у школьников интернет отключился», «надо было идти, не каждый день такими предложениями сыпят» и так далее. Часа через два включили свет. Мы посидели ещё, Катя с Ромой вызвали такси и отправились домой. Мы с Олей легли спать, а я ещё долго ворочался и вспоминал этих странных людей из темноты.

Официально ничего объявлено не было, но, как вбивали в свое время нам на парах по латыни, «Haud semper errat fama», то есть не всегда молва ошибается. Где-то от знакомых милиционеров, где-то от родственников вскоре стало известно, что в ту ночь без вести пропало более шестидесяти человек. Позже двенадцать из них было найдено: кто-то ушел от жены к любовнице, парень сбежал из дома, пьянчуга-рабочий свалился в канализационный люк и свернул шею и прочее. Прошло уже больше года, но остальных так и не нашли. Ни следа. Пятьдесят человек, в маленьком городе, за четыре часа.

Не только я и Катя с Ромой встретили в ту ночь этих подозрительных типов. Многие рассказывают похожие на мою истории. Конечно, может быть, это все невероятное стечение обстоятельств, массовая шизофрения и все такое. Но даже если это и так… Даже если это и так, то куда делось ещё пятьдесят человек, что в тот вечер, так же, как и я, возвращались домой?

Тревожные слухи все ещё ходят по кухням и курилкам нашего городка. Я перестал их слушать, потому что все труднее отличить в них правду от вымысла.

Было одно время, лет пять назад, когда мама по утрам жаловалась на звонки в дверь. Звонили ночью, между 2 и 3 часами. Настойчиво, требовательно. Мама говорила, что каждый раз удивлялась, что кроме неё их никто из домашних не слышит, и она поднималась, шла в прихожую и спрашивала: «Кто там?». И ответом ей каждый раз служила тишина.

Дверного глазка у нас еще тогда не было (его сделали во время ремонта два года назад), поэтому она внимательно прислушивалась, думая, что услышит шаги или шорох за дверью. Но тщетно — снова звонили, и снова не отзывались. И каждый раз мама не решалась открывать и возвращалась в кровать. Утром перед уходом на работу она жаловалась мне и отцу, что снова кто-то приходил ночью, настойчиво звонил в дверь и не отзывался. Отец, по натуре своей скептик и юморист, говорил, что это приходила к маме из небытия совесть или призрак повышения зарплаты. Сама мама не решалась шутить по этому поводу. Я так же, как и отец, не слышала этих странных звонков и думала, что маме они мерещатся сквозь сон. Но это повторялось каждую неделю с завидной регулярностью. В конце концов мама просто перестала подходить, и звонки по ночам прекратились. Как оказалось, лишь на время.

С прошлого года я начала страдать бессонницей — могла целыми часами лежать в темноте, созерцая потолок и слушая, как тикают над самым ухом часы. Время в такие ночи тянется медленно, как патока. Лишь когда за окнами начинает светлеть, приходит долгожданный сон — обычно глухой и бесцветный. Снотворное принимать я не пробовала, на ночь мне заваривали травяной чай (ромашковый, с мятой или липой), но толку от него было мало. И ночь, время отдыха и сна, превращалась для меня во время мучительного бодрствования.

Это произошло в одну из таких бессонных ночей. Было начало февраля, ночь стояла глухая и безлунная. За окнами валил снег. В квартире я была одна. Мать с отцом уехали к крестной, но не смогли вернуться, так как автобусы отменили из-за непогоды. Спать легла поздно, около часа. Обычно ложусь раньше, так как пары идут в утреннюю смену. Но едва моя голова коснулась подушки, как я поняла — опять не спится. Я ворочалась, куталась в одеяло и пледы, накрывалась подушкой, пытаясь заставить себя заснуть. Но все попытки мои успехом не увенчались. Пришлось по старой традиции перевернуться на спину и неподвижно лежать, думая обо всем на свете и ожидая, когда небо начнет светлеть, ведь вместе с первыми лучами рассвета придет и сон.

Вдруг я вздрогнула от неожиданности — зазвенел дверной звонок. Пронзительно так. Кто-то чересчур сильно жал на кнопку звонка, будто желая перебудить еще и соседей. Я решила, что вернулись родители, тут же поспешила к входной двери и уже потянулась к дверному замку, машинально спрашивая: «Кто там?». Никто не отозвался. Я насторожилась. Звонок повторился все с той же настойчивостью.

— Кто там? — говорю. — Отвечайте!

В ответ — молчание.

Прислушалась — шорохов за дверью никаких, полная тишина. И тут жутко мне стало, аж озноб пробил. Опять раздатёся звонок. Я приподнимаюсь на цыпочках и смотрю в глазок. Площадка озарена ярким светом двух лампочек. Вижу, стоит у порога мальчик лет десяти, в шубейке простой, без шапки, в валенках, с рукавов варежки на резинках свешиваются. Волосы темные, личико круглое, но без какого-либо выражения, глаза большие, бесцветные. На улице снег, а на нем ни снежинки, и одежда сухая. Он голову поднял и смотрит вверх, будто знает, что я на него смотрю. И тут соображаю: как такой малыш дотянулся до звонка? Почему не отзывается? И откуда он? У нас в подъезде ни одного ребенка нет такого возраста.

От этих мыслей жуть меня до самых костей пробрала. Все смотрю, а мальчик вдруг губы скривил, а личико его вмиг потемнело. Рот открыл и говорит:

— Не смотри на меня! — голос хриплый, скрипучий, как у старика. — Не смотри, а то хуже будет!

Я закричу от ужаса, как отшатнусь в коридор... А в дверь уже скребутся и хрипло бормочут: «Увидела… увидела… увидела…». А я, парализованная от страха, стою и не знаю, что делать… А там все скребутся и хрипят.

— Господи! — кричу я, сама не своя. — Огради меня от нечистого! — и дверь начинаю крестить дрожащей рукой. — Помоги, Господи! Убереги от зла!

И почти сразу скрежет прекратился. Что-то захрипело, стукнулось о дверь и затихло. А я все крестные знамения рукой вычерчиваю. Еще минут десять так простояла. Прислушалась — тихо. В дверной глазок не отважилась посмотреть. Вернулась в комнату, свет включила и так просидела до утра, пока не отключилась из-за напряжения и усталости.

Родители вернулись к полудню. Разбудили, долго жаловались на непогоду и спросили, что с дверью входной случилось. Сказали, царапины на ней — она у нас дермантином обита. Слой совсем недавно меняли, царапины небольшие, но заметные, глубокие. Думала, в обморок упаду, когда сама их увижу, но не упала, сдержалась. С тех пор звонков в дверь не слышала. Мама — тоже. И слава Богу. Кто-то или что-то явно смирилось с тем, что ему не откроют или же испугалось, что его увидели. Или стучится в другую дверь и не дай Бог, ему откроют...

В общем, все началось месяц назад, с того, что я должна была получить посылку — книжку одну. У нас в городе этой книги в упор не было, а почитать сильно хотелось, и я попросила подругу из другого города (назовем ее Дашей) переслать. Я посылки за всю жизнь только раз или два, наверное, получала, так что ждала очень сильно.

И вот в пятницу, кажется, под вечер уже, стучат в дверь. Ритмично так: тук-тук… тук-тук… тук-тук. Я сразу насторожилась. Во-первых, не ждала никого, а без предупреждения к нам обычно не приходят. Во-вторых, что это за соревнование в художественном стуке? А в-третьих, зачем вообще стучать, раз звонок есть? Смотрю в глазок — парень какой-то. Спрашиваю: «Кто?» Мне в ответ что-то невнятно пробурчали, разобрала только слово «посылка». Я, конечно, обрадовалась и открыла. Ничего себе, думаю, как быстро. Сами знаете, как у нас почта работает.

Там стоял не парень, как мне сначала показалось, а взрослый мужчина, просто щуплый такой, с коробкой довольно большой, ручкой в нагрудном кармане, в кепке, на глаза надвинутой. Я за собой дверь прикрыла и вышла на площадку: не люблю незнакомых в квартиру пускать. Расписаться и на перилах можно. Дядечка мне ручку и бланк протягивает, мол, получите и распишитесь. Я ручку взяла, в бланк смотрю и думаю: минутку, а чего это коробка такая большая? Мне ж одну книжку прислать должны были, а туда целая серия влезет. С этим лучше не рисковать. Один раз подписала так, не глядя, а оказалось, ошибка. Бегала потом, с почтой разбиралась. Оно мне надо?

Попросила дать коробку посмотреть. Скотчем замотана, с наклейкой — как положено. Гляжу: адрес мой, координаты отправителя тоже вроде те, что надо. А вот на вес как-то тяжеловата. Я ее потрясла: там перекатывается. И как-то… шуршит, что ли. Будто скребется. Еще раз потрясла: заскребло сильнее. И будто бы под пальцами чувствуется, как картон изнутри проминается. Голову поднимаю: курьер этот молчит, стоит, как статуя, неподвижно. Глаз не видно… Тут-то мне страшновато стало. Дома я одна живу, на площадке полутемно — вечно лампочки еле горят, в посылке этой черт-те что…

— Это, наверное, ошибка, — говорю и коробку ему обратно сую. — Мне должны были книжку переслать, а там точно не книжка.

Он взял коробку и опять бубнит:

— Бу-бу-бу, посылка.

Голос такой монотонный, низкий. Вот чёрт, думаю, а если это маньяк какой-нибудь? Хоть бы документы попросила, а то уши развесила, двери нараспашку...

— Идите, — говорю. — Напишите, что меня дома не было, я потом на почту приду и заберу.

А сама смотрю: коробка эта у него в руках дернулась. Хорошо так дернулась, на галлюцинацию не спишешь.

Я, наверное, половину лестничной площадки, как балерина, одним прыжком перемахнула и дверь захлопнула. Коленки подгибаются, дыхание сперло, руки трясутся, сердце колотится. Прямо под дверью и села. Хочется в глазок посмотреть: ушел, не ушел? А страшно. Даже через дверь страшно.

И тут прямо у меня над головой: тук-тук… тук-тук… тук-тук…

— Уходите! — визжу. — А то милицию вызову!

А он:

— Бу-бу-бу, посылка.

Я до телефона дотянулась (на тумбочке рядом с дверью стоит), какие-то кнопки понажимала и кричу:

— Я вызываю милицию!

У меня на телефоне кнопки при наборе пищат, так что он должен был слышать. Сижу, слушаю: тихо. Потом заметила, что в руке что-то есть. Глаза опускаю: ручка. Забыла отдать. Как я эту ручку отшвырнула — почище, чем таракана. Сижу, трясусь, слушаю: тихо. И вдруг телефон как зазвонит! Я чуть инфаркт не получила. Но это подруга оказалась (не Даша, другая). Спросила, что у меня с голосом, и я наплела, якобы какой-то придурок в двери ломился, перепугал до чертиков. В общем, поболтали нормально, мне уже получше стало, и, когда трубку повесила, посмотрела-таки в глазок. Слава богу, никого. У меня аж от сердца отлегло. Значит, и правда на психа наткнулась, а то уже о всякой сверхъестественной дряни мысли пошли. А в коробку кого угодно можно запихнуть: хоть кошку, хоть крысу. Бррр. Несчастное животное… Единственное, с адресами странно вышло. Откуда ему Дашин адрес знать?

На следующий день на всякий случай пошла на нашу почту, спросила, работает ли у них такой. Имени я, конечно, не знала, на глазок описала. Нет, никаких тощих низеньких мужиков у них нет. В общем, я несколько дней оглядывалась, затемно на улицу не выходила, лампочку яркую на площадке вкрутила, подругу ночевать приглашала, потом более или менее успокоилась.

А через неделю, под вечер, слышу: тук-тук… тук-тук… тук-тук.

Меня чуть удар не хватил. Комп включила, наушники нацепила, музыку на всю громкость включила — едва не оглохла. И подходить не стала. И с тех пор каждый божий день, что ни вечер — стучится. Все этот ритм дурацкий. Самое жуткое, что когда дома кто-то есть — мир да покой. Но друзей-то у меня немного, не будешь каждую ночь к себе на ночевку зазывать. Уже и так косятся подозрительно. Мол, не первый год одна живешь, а тут забоялась.

Кое-как научилась не обращать внимания. Во всяком случае, валерьянку с пустырником литрами пить перестала и посреди ночи уже не подскакивала. Ручку ту (самую, кстати, обыкновенную, дешевую) чуть ли не щипцами подобрала и выкинула. Уже и настоящая посылка пришла — тоже с курьером. И в дверь звонили, и девушка там была нормальная, улыбчивая, и тара более подходящая. Только я все равно сказала, что не открою, на почте сама заберу. Упаковку полчаса трясла и слушала, прежде чем вскрыть. И на книжку ту, блин, уже смотреть не хотелось…

И все равно, знаете, мне, кажется, скоро крышка. С неделю назад просто посреди белого дня, на улице, стали подходить незнакомые люди. Глаза пустые, за рукав тянут и говорят глухо так:

— Вам посылка пришла.

И пальцем в сторону тычут.

Я смотрю: стоит шагах в десяти этот чертов мужчина в кепке, как столб. Когда солнце светит, видно, что тени не отбрасывает. В руках коробка вздрагивает — с каждым разом все более мятая, драная какая-то, скотч клочьями торчит. Снизу подмокает, и капает с нее что-то темное на асфальт.

Я этого прохожего за плечо хватаю и кричу:

— Кто там стоит?

А они будто просыпаются, шарахаются. Кое-кто и матом посылает — мол, что ты, придурочная, на людей бросаешься. Никого там нет, чего лезешь, идиотка.

Смотрю — а «курьера» с его проклятой посылкой и след простыл…