Mabbitt блог

Часа в три ночи у меня зазвонил домашний телефон. Я чуть не подскочил на кровати. У него еще звонок такой пронзительный — я специально поставил, потому что квартира большая и не везде услышишь. Но в этот раз услышал, так как трубка на тумбочке рядом с кроватью лежала. Гляжу на дисплей — на определителе незнакомый номер. Более того, не из нашей области (это был вроде Челябинск — сам работаю в местном колл-центре, поэтому глаз уже наметан на «свои» номера). Не успел поднять, как из трубки раздался невообразимый шум и женщина истошно закричала:

— Глеб! Глебушка! Глеб, это ты?

Я немного опешил:

— Нет, — говорю, — это не Глеб, вы ошиблись…

— Глеб! Приезжай срочно! Мы не знаем, что с этим делать! Ты слышишь?.. Ты слышишь, Глеб?!

Я, хоть и не Глеб, а слышу, что грохот у них такой, будто стены дома рушатся, и вой какой-то низкий. Жутковатый такой, протяжный вой. Может, собака, может, еще что-то — я тогда не задумался как-то. Хотя на собаку было мало похоже.

— Глеб, миленький, приезжай скорее! — продолжает тем временем женщина. — Мы не знаем… Что с этим делать, Глеб?!

— Женщина, вы ошиблись, я не Глеб…

— А кто это? — собеседнице будто под дых дали.

— Это не Глеб, — еще раз говорю я и кладу трубку.

Лег обратно на кровать, и разыгралась фантазия. Ночные звонки вообще умы будоражат, а тут такое…

«Мы не знаем, что с этим делать»…

Такие неопределённые диалоги по телефону, как правило, специально придумываются для разных страшных историй. Я даже улыбнулся, но ненадолго. Звонок произвел на меня впечатление. В голове этот вой так и застрял…

«Во-о-о-о-о-о… Во-о-о-о-о-о…».

Как я ни пытался уснуть, а не получалось. Все думал об этом звонке. А женщина-то кричала так, будто на нее стаю доберманов спустили. На срыве была, с неподдельной паникой, так что на дружеский прикол (есть у меня друзья в Челябинске) не спишешь. Ворочался я, ворочался, и минут через пятнадцать решил перезвонить.

Гудки. Жду почти минуту. С мрачными мыслями собираюсь положить трубку, как вдруг на том конце провода отвечают:

— Да, алло?

Ровный мужской голос и абсолютная тишина на фоне. Я даже растерялся немного, а потом сбивчиво объяснил, почему звоню.

— Нет, все в порядке,— таким же спокойным тоном отвечают мне.

Я помолчал и почему-то спросил:

— Это Глеб?

Там тоже помолчали и положили трубку.

Такая вот история у меня произошла. И без мистики вроде, и приятного мало. Надеюсь, потом друзья из Челябинска мне не расскажут, что у них там нашли разрушенный дом с трупами внутри.

Телефон доверия — штука очень, очень странная, я бы даже сказал, обоюдоострая. Ведь вы никогда не знаете, кто там, на другом конце провода. Причем это относится к обеим сторонам. Человек, позвонивший по телефону доверия, не знает, кто ответит на его звонок. А ответивший, соответственно, не будет знать, кто ему позвонил.

Пускай кому-то покажется, что расскажу слишком много фактов из «внутренней кухни» подобных организаций, но мне уже наплевать. Все равно я не вернусь туда работать, да и ничего особенно секретного вы все равно не узнаете. Ну а детали — не секрет для любого, кто проходил спецкурс по телефонной консультации на психфаке или работал волонтером в телефоне доверия.

Все было довольно безобидно сначала. Три года назад я окончил психфак в одном из не последних универcитетов Москвы. После получения диплома сначала устроился психологом в школу, но уже через год уволился. Работа сложная, нервная, платят мало. 12 тысяч рублей в месяц для Москвы, да при таких объемах работы — смех, да и только. Попробуйте провести и обсчитать хотя бы несколько методик с сотнями школьников, все эти тесты откровенно игнорирующими. Я уж не говорю о таком геморрое, как проективные методики: анализ одного-двух рисунков дело непыльное, но когда их накопится стопка штук в пятьдесят (по меньшей мере), это уже совсем другое дело.

Впрочем, работа с детьми — это далеко не самое худшее, что есть в работе школьного психолога. Директор мозг выносит, коллектив — эталонная банка с пауками, дергают по различным поводам, с непосредственной работой не связанным. Да, впрочем, возрастная психология и психодиагностика никогда не были моим коньком. Но где-то надо было получать хоть какой-то стаж, без него никуда не возьмут.

А потом просто надоело. Ушёл по собственному желанию, подался в случайные заработки, радовался жизни. Перебивался где как. Где-то за друга-системного администратора пару дней посидеть в офисе, посмотреть, чтобы сервер не упал, а у работников тонер в принтере внезапно не кончился, где-то сделать пару фотографий за умеренное вознаграждение, где-то что-то перевести срочно, рефераты, опять же, для студентов писать на заказ, а где-то и с теодолитом по археологическому раскопу побегать или яму пятнадцатого века покопать. Работать приходилось много, в основном все уходило на оплату съемной квартиры, но я занимался, в принципе, интересными мне делами. Только одно как-то не сходилось: всем этим я бы мог спокойно заниматься и без психфаковского диплома. Хотелось верить, что не зря пять лет проучился.

В итоге решил пойти работать в службу телефонной консультации — благо, и график свободный, и своим делом занят, и стаж начисляется. Платили, правда, еще меньше, чем в школе, но при всем остальном заработке и дополнительные восемь тысяч в месяц не лишние. Занятие, к слову, не самое сложное, по крайней мере, не сложнее работы в службе техподдержки. Есть правила, которые надо обязательно соблюдать, есть ряд специфических ограничений. А остальное либо не в твоей компетенции, либо придет с опытом работы. Первый месяц работы меня «вел» супервайзер, потом уже убедились, что я по всем параметрам для телефонной консультации гожусь.

Работа мне нравилась. Порой я даже отмечал какое-то забавное отдаленное сходство с анонимными интернет-ресурсами — анонимен я, анонимны люди, звонящие мне. Свои правила общения, свои законы, свой отдельный мир, практически. На телефоне сидел я в основном в ночную смену, два-три дня в неделю. Звонили редко, в основном подростки или одинокие пожилые люди. Пару раз попадались телефонные хулиганы. Суицидников, наркоманов и женщин, ничего умнее не придумавших, чем звонить в телефон доверия, запершись в комнате, когда пьяный муж топором ломает дверь, как-то не попадалось. Повезло, можно сказать.

Ровно до последнего раза.

Всю ту смену я откровенно скучал. Часов до трех ночи не звонил никто вообще. Я поставил чайник, решил заварить кофе, и тут, наконец, звонок. Снимаю трубку и ничего не успеваю ответить…

— Молчи. Я знаю, кто ты. — Шепот сухой и шелестящий, непонятно даже, мужчина звонит или женщина. — Я знаю все про тебя, тебе уже не уйти. Просто слушай внимательно…

«Приплыли, — думаю, — вот и наш постоянный клиент наконец-то…».

К слову, «постоянными клиентами» или «чокнутыми» у нас ласково звали определенный контингент звонивших. Самым подходящим персонажем был бы Антон Уральский, например, или знаменитая бабушка «АТС», вздумайся бы им позвонить в телефон доверия. Не знаю, как в других конторах или отделениях, но у нас их любили, и особо одиозным за глаза даже давали этакие «партийные клички», по дискурсу их и особенностям. Вроде «дед-танкист», «поэт» или «тишина на проводе». Как правило, это были и правда сумасшедшие, которые постоянно названивали в телефон доверия. С разными целями и с разной частотой, но, так или иначе, довольно регулярно. Даже был своеобразный «обряд инициации», дождался звонка от первого «постоянного клиента», не растерялся — значит, принят в коллектив, добро пожаловать в техподдержку душ человеческих, сынок.

А голос продолжает (позже дословно переписал с записи разговора):

— Слушай, слушай. Кого миловать — помилую. Я — твой детский страх. Ночной кошмар. Кого жалеть — пожалею. Я — то, от чего ты бежишь, но не найдешь спасения. Слушай внимательно. Как призвать того, в кого не уверовали? Тебе уже не уйти. Как веровать в того, о ком не слышали? Ты слышишь, как я поднимаюсь по ступеням… Идут за тобой. Вверх, вверх по ступенькам… Большие, очень большие, скок-поскок. Тысячу ночей я простираю руки мои к народу, непослушному и упрямому. А в тысячу первую — знаю и дела твои. Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв.

В таком случае лучше слушать, чем что-то пытаться ответить невпопад. Понадеяться на то, что позвонивший выговорится, или поискать какую-нибудь зацепку, на которой можно свести диалог к чему-то конструктивному.

— Только то, что имеете. Двадцать пять. Держите, пока приду. И буду пасти их жезлом железным. Двадцать семь. Как сосуды глиняные они сокрушатся, как и я получил власть от отца моего. Я знаю, кто ты…

К словам стал примешиваться шум, похожий на помехи в радиоэфире, и вскоре я понял, что не могу различать, что говорят в трубку. Шепот стал быстрее, а потом вовсе перешел в какой-то пронзительный свист. Я не мог пошевелиться — просто сидел, сжимал телефонную трубку и слушал, как из нее доносится что-то уже совсем странное. Резкие, отрывистые крики, вой, тяжелый нарастающий грохот барабанов и режущий уши скрежет, будто заточенным арматурным прутом с силой проводят по листу железа. Мне стало плохо, голова закружилась, я моргнул и уже не мог открыть глаза.

— ТЫ! НОСИШЬ! ИМЯ! — отчаянный хриплый вой вспарывал глухой грохот. — БУДТО! ТЫ! СЛЫШИШЬ, КАК УВЕРОВАЛИ! ТЫСЯЧУ НОЧЕЙ И ТЫСЯЧУ ЛЕТ!

Все стихло разом, будто звук отключили. Я открыл глаза. Сижу в углу, сгорбившись, с трубкой в руке, а меня трясет за плечо коллега, зашедший из соседней комнаты. Рот открывает и закрывает, что-то объясняет мне… Но единственное, что слышу — короткие гудки в трубке. И только потом разбираю, что мне говорят.

— Ну ты даешь, под самый конец смены уснул. Начальству, конечно, не скажу, но ты хоть высыпайся перед работой, или в дневную иди. Лёха как раз пришел вот… Давай, расписывайся за смену и домой. Отдыхать.

— Бывает же, — бормочу я куда-то в пространство. — Тут мне, похоже, кто-то из будущих «постоянных» звонил. Такое нес, хоть стой, хоть падай…

— Из постоянных? Тяжелый случай... — и смотрит с недоверием. — Да тебе вообще никто не звонил. Я думал, ты телефон вырубил и спать завалился. Пару раз зашел, посмотрел — вроде сидишь, звонка ждешь, даже телефон проверил, ну и ты сам отвечал, что все нормально. А под самый конец смены заглянул — и увидел, что ты в углу со снятой трубкой сидишь…

Я больше не слушал. Самооценка рухнула на глубину Марианской впадины. Вот уж никогда не думал о себе, что профессиональное выгорание наступает так быстро и с такими последствиями. Рассеянно поблагодарил коллегу, залпом допил остывший кофе, расписался в журнале, запустил в комнату сменщика и поехал домой. Приснившийся кошмар все не давал покоя — надо же так было отключиться. Хорошо, хоть не в первую неделю работы.

Спать лёг сразу, как добрался до дома, не раздеваясь и без снов. А вечером все началось по новой.

Меня разбудило дребезжание телефонного звонка. Спросонья я подполз к телефону, мимоходом взглянув на часы. Без десяти двенадцать ночи… Ничего себе поспал, да и кому надо так поздно…

Зря я ответил.

— Я знаю, кто ты. Я знаю тебя… — шипел знакомый голос. — Держите, пока приду. Я знаю все про тебя, тебе уже не уйти. Просто слушай…

«Твою мать!» — я с грохотом бросил трубку, испуганно оглядываясь по сторонам. В голову полезли забытые воспоминания из детства, когда темная квартира становилась чужим и враждебным миром. Пулей подлетел к выключателю, включил свет. Телефон снова зазвонил, но трубку снимать я уже не стал. Просто выдернул шнур…

Нет смысла детально описывать дальнейшие события. Звонки продолжались, стоило мне только включить телефон. Не всегда сразу же — как правило, в разное время, что днем, что ночью. На работу в консультацию я так и не вышел, сославшись на то, что заболел.

Обращения в милицию ничего не дали, а участковый начал посматривать на меня как на психа. Сначала я переехал на время пожить к другу, но и там звонки продолжились. Звонили тогда, когда никого, кроме меня, не было дома. Все тот же шипящий голос, зачитывающий откровенную шизофазию, перемешанную со строчками из нового завета. Почему-то «ему» особенно нравилось откровение Иоанна Богослова. Последней каплей стали звонки на мобильник. Номер не просто не определялся, а даже не сохранялся во входящих.

К психиатру обращаться было страшно. Мне совершенно не улыбалось получить диагноз, хотя я и понимал, что к нормальной жизни уже не вернусь.

Я не выдержал и бежал. Что-то из немногих вещей продал, а что-то просто раздарил друзьям, выписался от прописавших меня у себя в Москве родных, родителям сказал, что появилась возможность работать в другом городе — на хорошую ставку, да и квартиру снимать проще будет… И бежал, прихватив с собой только ноутбук да сменную одежду. По стране ездил, как правило, автостопом. Перебирался к знакомым в других городах. Питер, Кировск, Самара, пару дней пожил даже у бывшей девушки из Ижевска… Где чем перебивался с заработком, где-то жил дольше, где-то меньше, но никогда не задерживался подолгу. Я боялся, что «это» меня найдет.

Наконец, я окопался на даче у дальних родственников, живущих на Урале, всеми силами пытаясь сойти за нормального человека. Работал то в бригаде строителей двоюродного дяди, то уборщиком на одном из местных автокомбинатов, не ахти что, но на еду хватало. Все это оставшееся время я панически боялся даже вида телефона. Старался не оставаться рядом с этими чертовыми штуками один, мобильником не пользовался под различными предлогами.

Вскоре все выровнялось, я понемногу отошел от произошедших событий и начал снимать квартиру в городе. К счастью, хозяева оказались людьми современными, и об оплате с ними я договаривался по скайпу. До поры до времени все было хорошо.

Потом все каналы связи оказались забиты письмами и сообщениями с неизвестных адресов. Текст был откровенным бредом, упоминаниями про детские кошмары, перемежающимся с откровением Иоанна Богослова.

Я в ужасе забился в угол кухни, боялся даже трогать ноутбук. Все казалось нереальным, кошмарным сном. Когда в квартире погас свет, я успел подумать, что все, до утра уже не доживу. Я боялся даже пошевелиться, когда заколотили в дверь. Вряд ли соседям пришло бы в голову скрестись в дверь одновременно с ударами по ней и многоголосым хором распевать строчки из Апокалипсиса.

Очнулся утром там же, где потерял сознание — на кухне. Ноутбук был включён, никаких сообщений во входящих я не нашёл. Более сил терпеть у меня не было. Выйдя из квартиры, я сразу отправился в психиатрическую клинику, сообщил, что у меня тяжёлое нервное расстройство с галлюцинациями, записался добровольно в стационар. Долго меня там не держали — после недельного обследования чуть ли не насильно выпустили, сказав, что признаков психических заболеваний у меня не обнаружено. Делать было нечего — я продолжил жить, наспех сменив квартиру. Интернетом я теперь практически не пользуюсь, о телефоне не может быть и речи, у себя дома времени провожу мало — всё свободное время стараюсь быть хоть в какой-то компании. Прошло уже несколько лет, как ничего не происходило, и я почти успокоился. Но я всё ещё боюсь однажды найти в почтовом ящике в своём подъезде целый ворох писем с бредом и отрывками из Библии вперемешку — или, что ещё хуже, услышать тот страшный голос из темноты лестничной площадки, когда буду курить вечером перед сном...

Происходило всё в моем детстве. Я тогда спал на диване, справа от дивана была дверь, у противоположной стены стоял шкаф, а справа от шкафа стоял стул. Так вот, сколько я себя помню, на этом стуле каждую ночь сидел человек. Точнее, не человек, а просто тёмный силуэт человека. Из окна шёл лунный свет, а он сидел в тени шкафа. Я ни разу не видел, как он там появлялся — отец или мать выключали свет, и стул вроде бы был пустой, потом я отводил взгляд на секунду — и там появлялся он. Я тогда его совсем не боялся, ибо был маленький.

Этот человек постоянно что-то говорил. Я так понял, большую часть времени он просто зачитывал случайные отрывки из книг, хотя в руках у него ничего не было. Книги были совершенно разные и никак между собой не связанные. Детские сказки тоже попадались, но он их так читал, что потом, когда мои родители пытались мне прочитать те же самые сказки, я начинал реветь. Он говорил монотонным голосом, а слова произносил отрывисто, как будто каждое слово — это отдельное предложение. Помню, читал что-то про Шерлока Холмса. Однажды прочитал целый абзац про секс из учебника биологии — я, конечно, ничего не понял, зато потом сказал при родителях слово «половой член», и мама долго пыталась выяснить, где я его выучил. Некоторые из его текстов я не смог опознать и вообще сомневаюсь, что такие книги существуют.

Иногда он начинал произносить бесконечную последовательность цифр, прямо в середине предложения, без всяких пауз. «Два». «Семь». «Четыре». «Ноль». «Девять». Ещё реже бывали моменты, когда он останавливался. Он делал небольшую паузу, секунд пять, а потом говорил что-нибудь о себе. «Мне. Скучно». «Мне. Приятно». «Я. Устал». «Я. Тебя. Вижу». Ни положение тела, ни интонация не менялись. И так было каждую ночь.

Обычно я слушал его полчаса-час, прежде чем заснуть. Сначала меня это просто смущало, но я потихоньку рос и постепенно понимал, что тут что-то не так. Я пробовал спрашивать о нём у родителей, но они только смеялись и говорили, что монстров не бывает. А потом я понял, что родители его никогда не слышат, хотя говорил он достаточно громко.

И вот однажды я лёг в постель, мама пожелала мне спокойной ночи и выключила свет. Время шло, а я лежал и боялся. Было тихо. Никто не разговаривал. Я лежал и лежал, а потом повернул голову и посмотрел на стул. Он был там и он смотрел на меня — голова была повёрнута в мою сторону. Потом он встал. А ведь раньше он почти не шевелился! Я сразу же зажмурился, вцепился в одеяло и стал слушать, как его мягкие шаги становятся всё ближе и ближе, а потом затихают. Я не удержался и открыл глаза. Он был там — наклонился прямо надо мной. Света было достаточно, но я всё равно не видел лица: тёмный нечёткий силуэт, и всё. Я уже собрался закричать, когда он наклонился ещё ближе и сказал своим обычным монотонным голосом: «Ты. Боишься. Я. Уйду. Я. Вернусь». И всё. Я сразу же отключился и проснулся только утром. Силуэт этот с тех пор не появлялся.

Я сейчас вспоминаю про это и думаю, что, наверное, я всё это выдумал. Мало ли что там было, верно? И всё-таки я каждую ночь нервно оглядываю стул перед компьютером. Вдруг там появится он. Он ведь обещал вернуться...

Я работал в церкви, поэтому довольно часто видел покойников, которых привозят на отпевание. Обычно привозят стариков, умерших своей смертью, но в тот день впервые я увидел мертвого ребенка. Это был мальчик 13-14 лет, его тело было изуродовано, поэтому он лежал в закрытом гробу. Нам сказали без лишних подробностей, что он был убит.

Все началось как обычно — зажгли свечи и начали ритуал. Священник зачитал молитву, но внезапно гроб дернулся. Хоть я и перепугался, но сделал вид, что ничего не произошло. Остальные, видимо, поступили так же. Продолжив чтение, священник начал совершать каждение. Внезапно гроб шевельнулся, упал на пол и перевернулся. Тут уж все испугались не на шутку. Люди, стоявшие позади меня, в ужасе побежали к выходу. Меня тоже начала одолевать паника, но, увидев спокойное лицо батюшки (он, видимо, уже встречался с чем-то подобным), я остался на месте. Он читал молитву все громче и громче, гроб при этом чуть ли не подпрыгивал до потолка. В очередной раз стукнувшись об пол, гроб развалился. Появился жуткий, тошнотворный запах сгнившей плоти. На полу лежал труп с почти оторванной головой. Руки и ноги были вывернуты, в некоторых местах отслоилась кожа, живот вздулся — в общем, зрелище не для слабонервных...

И тут бугор на животе стал перемещаться к шее, через грудную клетку. Изо рта вылезла какая-то черная тварь. У нее не было конечностей, просто какая-то кашица со ртом. Шлепнувшись на пол, она поползла в нашу сторону. За ней волочился труп, который чем-то зацепился за эту тварь. Мы тут же отпрянули и побежали в алтарь — ведь, как известно, в алтарь черти зайти не могут (хотя это был никакой не черт).

Тут я вспомнил, что в алтаре есть святая вода. Достав из шкафа бутылку, я отдал ее священнику. Приоткрыв дверь, он начал окроплять тварь. Она запищала так, что можно было сойти с ума. Когда священник начал читать молитву, тварь обмякла, и от неё повеяло холодом. Внезапно появился животный страх: я не мог двигаться, кровь застыла в жилах. Появились мысли о смерти, хотелось покончить с собой, или чтобы меня кто-нибудь просто убил. Но через секунду эта дрянь на полу улетучилась, и все ощущения сразу развеялись. Я сел на пол и, кажется, потерял сознание.

Когда я очнулся, все уже было убрано. Никто не хотел говорить о произошедшем. Со временем все забылось. Но однажды случилось то, что вынудило меня покинуть эту церковь.

Как-то я отправился в подвал принести продукты из погреба. Было темно, но я решил не включать свет, ибо луна освещала мне путь из окошка. Я шел по привычным мне коридорам и вдруг уткнулся головой во что-то мягкое. Подняв голову, я едва не умер от страха — передо мной был повешенный мальчик. Тот самый. Я быстро побежал обратно и включил свет. На том месте уже ничего не было.

Мне тогда было шесть или семь лет. Мы с отцом пошли в торговый центр покупать мне одежду. В какой-то момент в толпе я потерял отца из виду. Я не стал паниковать — как отец велел мне делать в таких ситуациях, я сразу вышел на парковку, где стояла наша машина. Попав на пустынную парковку, я увидел там незнакомого худощавого человека. Заметив меня, он сначала молча смотрел на меня несколько секунд, а потом засмеялся и стал приближаться ко мне. Его движения были странными: ноги будто волочились по земле, а туловище судорожно дергалось, как будто в спазмах, пока он смеялся. Я был так напуган, что даже не попытался сбежать. Но самое страшное я увидел, когда он подошёл ко мне вплотную: по его бледному лицу текли кровавые слёзы.

Человек подошел ко мне очень близко — между нами оставалось не более двух-трёх метров, когда к нам подбежал мой отец. Он сходу сбил с ног странного человека — честно, смотрелось не хуже, чем в боях без правил по телевизору. Отец не остановился после этого — он начал нещадно бить лежащего ногами и успел довольно сильно избить плачущего кровью человека, прежде чем тот смог встать и убежать. Он исчез в темноте с нечеловеческой скоростью, двигаясь всё той же дёргано-волочащейся походкой.

Отец быстро посадил меня в машину, и мы поехали домой. По пути мы не разговаривали об этом. Лишь на следующий день, когда я стал с детской назойливостью расспрашивать его о том, что же это было, он лишь раздражённо сказал: «Замолчи. Это произойдет и с тобой, когда у тебя будут дети. Просто будь готов». Это было всё, чего я от него добился на тот момент.

Сейчас я вырос, и не так давно у нас опять был разговор с отцом на эту тему. Он неохотно рассказал, что в детстве, когда он гулял со своей матерью (моей бабушкой, стало быть), к ним тоже подходил худощавый незнакомец, плачущий кровью и заходящийся в смехе. Бабушка отреагировала на его появление странно спокойно — пошла навстречу этому человеку, загораживая отца собой, вытерла одну из его кровавых слез и негромко сказала: «Пожалуйста, уходи». И человек перестал смеяться и ушел. Потом бабушка строго-настрого наказала отцу, чтобы он любыми способами не давал прикоснуться этому человеку к своим детям, когда он появится вновь.

После рассказа отца я окончательно запутался. Бабушку расспросить не могу — она уже умерла, как и дед. Отец, видимо, знает не больше меня. Я сам не верю в родовые проклятия и всякую такую сверхъестественную чепуху, но, чёрт побери, что же это было? Человек, кстати, выглядел вполне физическим, а не каким-то там бесплотным духом.

Окна моей комнаты выходят не прямиком на улицу, а на балкон. Сколько я себя помню, я всегда боялся смотреть туда, когда наступал вечер. Однажды вечером я, как обычно, сидел у себя и играл на компьютере. Меня отвлек шум с балкона — кто-то гремел пустыми банками из-под солений. Повернувшись, я увидел там свою маму. Она, заметив меня, видимо, решила подшутить, и подошла к окну вплотную так, чтобы свет моей лампы осветил её лицо. Признаться, это было немного жутковато. Я захихикал и продолжал смотреть. Тем временем, мама широко раскрыла рот, будто старательно выговаривая букву «О», и, страшно выпучив глаза, не отрывала от меня взгляда. С глухим стуком её лоб упёрся в стекло — это был единственный звук, сопровождавший всю сцену. Я был уже не на шутку испуган.

«Мам, ну хватит!» — крикнул я.

«Что?» — спросила мама из коридора.

Стремительно обернувшись, я увидел её в дверном проёме с расчёской в руках. Оказывается, всё это время она стояла у зеркала в коридоре. С воплем я метнулся к ней, и, только намертво вцепившись в её руку, решился посмотреть в окно. Там не было ничего.

Я сбивчиво рассказал маме, что увидел. Мы вместе проверили балкон, оконное стекло, но ничего не нашли.

Наутро я продолжил приставать к маме с расспросами, и она рассказала мне следующее. Когда ей было лет девять лет (то есть столько же, сколько и мне), с ней случилась похожая история. Они с мамой (моей бабушкой) жили в частном доме. Одним зимним вечером бабушка, как обычно, стала собираться на смену. Она работала на хлебозаводе, поэтому часто приходилось уходить «в ночь». После её ухода мама прибралась в доме и собралась уже идти спать. Перед сном ей захотелось попить, и она пошла на кухню.

Включив свет, она вздрогнула — за столом сидела бабушка в своём обычном домашнем халате. Подперев щёку рукой, она пристально смотрела на маму, будто всё это время сидела в темноте и ждала, когда та придёт. Губы её были растянуты в улыбке. Мама спросила её, что случилось, почему она вернулась, но бабушка молчала и продолжала улыбаться. Мама говорила мне, что от улыбки этой становилось не по себе. Тут бабушкино лицо исказила гримаса ярости, она с силой ударила кулаком по столу и рявкнула: «Я те дам закрытый гроб!». В этот момент лампочка на кухне лопнула, и наступила непроглядная темень.

Мама плохо помнит, что было дальше: она побежала к соседям, и те решили, что в бабушкин дом залезли воры. Приехала милиция, но никаких следов обнаружить не удалось.

Мама никогда не рассказывала эту историю бабушке, всегда говорила лишь, что ей показалось, как в дом кто-то влез, и она испугалась. Бабушка до сих пор жива, и что означали те слова про закрытый гроб, до сих пор остается загадкой.

Мы с моей девушкой в то время жили в старом трехэтажном общежитии коридорного типа сталинской ещё постройки. Вообще 53-й и 54-й года выдались плодотворными для архитектуры нашего города — считай, вся центральная часть в те два года и была возведена.

Я хорошо помню тот вечер. Была ранняя весна, днем таял снег и появлялись первые лужи, а вечером все замерзало и превращалось в сплошную ледовую корку. Я поздно возвращался с работы и мечтал лишь поскорее оказаться дома. Не помню уже, что именно я так хотел посмотреть в Интернете — может быть, новый фильм или что-то ещё, — но когда выяснилось, что в большей части города не было света, я просто взбесился.

Как только я вышел из автобуса, то сразу оценил масштабы произошедшего отключения: не горел свет в домах, не работало уличное освещение, магазины временно закрылись, потому что кассовым аппаратам также необходима была электроэнергия. Что примечательно, в некоторых местах свет все же оставался: вот девятиэтажка с горящим у подъезда фонарем, а вдалеке виднеется свет, исходящий от привокзальной площади, а вот, подобно оазису, посреди улицы светится ларек. Помню, меня насмешило, как в этот ларек со всей округи стягивался народ за пивом — ей-богу, оазис.

Но вообще выглядело это все немного жутковато и неприятно. Я топал по темной улице, стараясь не поскользнуться и не сломать себе что-нибудь, и без особого любопытства наблюдал за свечками и фонарями, появляющимися то в одном, то в другом окне. Дважды у меня звонил телефон: сначала девушка просила купить свечей, если удастся найти работающий магазин, потом знакомая семейная пара сообщила, что они идут к нам в гости.

Закончив разговор с последними, я свернул во дворы, чтобы срезать. В общем-то, сейчас там было не более и не менее темно, чем на центральной улице. Как назло, ночь выдалась безлунной, не видно было ни зги. Я шел вдоль труб теплотрассы, когда меня окликнули:

— Эй!

Я замер, не столько напуганный, сколько возмущенный бестактностью невидимки:

— Чего надо?

— Эй!

Разумеется, мне это не очень понравилось, но я все же пошел на зов без каких-либо задних мыслей. Сигарету стрельнуть или мелочевки подбросить — в этом я никогда не отказывал. Вскоре в темноте появились очертания двух людей, в которых с трудом можно было узнать силуэты мужчины и женщины. Я не мог различить ни их одежды, ни, тем более лиц, отметил только, что они гораздо ниже меня и как-то странно покачиваются.

— Чего вам надо?

— Хочешь выпить? Давай выпьем?

Бывает и такое. Кажется, ко мне обращался мужчина. Голос его был немного странным, но, если посудить, каким ещё может быть голос предлагающего такое первому попавшемуся прохожему?

— Нет, спасибо. Я не пью.

— Давай выпьем, — не унимался собеседник.

— Нет. Удачи, — я развернулся и потопал прочь.

— Эй! — они зашагали следом. — Давай выпьем.

Раз от разу голос его не становился более настойчивым. Он повторял это, словно шифр, на который я непременно должен был откликнуться.

— Твою ж мать, я уже сказал — нет. Идите своей дорогой, пока проблем не нажили.

— Тогда, может быть, секс? — предложила женщина.

Я остолбенел. Они что, совсем кретины?

— Да, тогда, может быть, секс? — повторил мужчина. — Или выпьем?

— Вы что, совсем е***тые?! — рыкнул я. — Катитесь отсюда!

Я добавил шагу, но чувствовал, что сумасшедшие меня стремительно нагоняют, и приготовился к драке.

— А может быть, тебе надо денег? Идем с нами, у нас есть деньги.

— Да пошли вы!

В этот момент два силуэта оказались справа и слева от меня. Мужчина схватил меня за запястье железной хваткой, а женщина ладонью пихнула в грудь. Я все ещё не видел их лиц.

— Да что вам надо от меня? — мне стало страшно.

— У нас есть деньги, идем с нами.

— Отвалите!

Изо всех сил я рванулся, с трудом высвободился и, быстро побежал в сторону дома. Несмотря на то, что меня вроде бы меня никто не преследовал, я бежал вплоть до самого подъезда. Электрозамок домофона, естественно, не работал. Я нырнул внутрь и оказался в кромешной тьме парадной. Надо отметить, что это была именно парадная, а не подъезд. Лестничный пролёт располагался чуть в стороне, и ни одно окно не давало даже скудного освещения.

Я отдышался, стараясь собраться с мыслями. Каких только психов не встретишь в темных дворах провинциальных городишек! Сверху тем временем послышались голоса соседей, собравшихся покурить и обсудить аварию, что случилась на одной из подстанций. Это успокоило и расслабило меня. Я ещё раз выдохнул и, не спеша, поплелся к лестнице, как вдруг…

— Эй!

Сперва я просто обомлел. Они физически не могли меня обогнать. Даже если бы и обогнали, то я заметил бы их заходящими в двери. Даже в такой темноте я бы их заметил!

— Эй! Пойдем с нами!

Это уже прозвучало за спиной. Со скоростью спринтера я влетел на самый верхний пролёт и, не обратив внимания на удивленные взгляды соседей, помчался к своей двери. Друзья уже сидели у нас и о чём-то негромко разговаривали в темноте, потягивая пиво. Я закрыл двери на все замки и обессиленно упал на диван. Отпил пива и только после этого рассказал о случившемся.

— Прикинь! — засмеялась Катя. — К нам тоже подходили!

— Придурки какие-то, — фыркнул Рома.

— Прямо, как ты рассказывал. Мы только из дома вышли и тут такое: «Эй! Идемте с нами!».

Это было как минимум удивительное совпадение. Я немного пришел в себя, выпил ещё. Тем временем в ходе беседы прозвучали все необходимые в данной ситуации шутки: «бомжи третьего ищут», «у школьников интернет отключился», «надо было идти, не каждый день такими предложениями сыпят» и так далее. Часа через два включили свет. Мы посидели ещё, Катя с Ромой вызвали такси и отправились домой. Мы с Олей легли спать, а я ещё долго ворочался и вспоминал этих странных людей из темноты.

Официально ничего объявлено не было, но, как вбивали в свое время нам на парах по латыни, «Haud semper errat fama», то есть не всегда молва ошибается. Где-то от знакомых милиционеров, где-то от родственников вскоре стало известно, что в ту ночь без вести пропало более шестидесяти человек. Позже двенадцать из них было найдено: кто-то ушел от жены к любовнице, парень сбежал из дома, пьянчуга-рабочий свалился в канализационный люк и свернул шею и прочее. Прошло уже больше года, но остальных так и не нашли. Ни следа. Пятьдесят человек, в маленьком городе, за четыре часа.

Не только я и Катя с Ромой встретили в ту ночь этих подозрительных типов. Многие рассказывают похожие на мою истории. Конечно, может быть, это все невероятное стечение обстоятельств, массовая шизофрения и все такое. Но даже если это и так… Даже если это и так, то куда делось ещё пятьдесят человек, что в тот вечер, так же, как и я, возвращались домой?

Тревожные слухи все ещё ходят по кухням и курилкам нашего городка. Я перестал их слушать, потому что все труднее отличить в них правду от вымысла.

Было одно время, лет пять назад, когда мама по утрам жаловалась на звонки в дверь. Звонили ночью, между 2 и 3 часами. Настойчиво, требовательно. Мама говорила, что каждый раз удивлялась, что кроме неё их никто из домашних не слышит, и она поднималась, шла в прихожую и спрашивала: «Кто там?». И ответом ей каждый раз служила тишина.

Дверного глазка у нас еще тогда не было (его сделали во время ремонта два года назад), поэтому она внимательно прислушивалась, думая, что услышит шаги или шорох за дверью. Но тщетно — снова звонили, и снова не отзывались. И каждый раз мама не решалась открывать и возвращалась в кровать. Утром перед уходом на работу она жаловалась мне и отцу, что снова кто-то приходил ночью, настойчиво звонил в дверь и не отзывался. Отец, по натуре своей скептик и юморист, говорил, что это приходила к маме из небытия совесть или призрак повышения зарплаты. Сама мама не решалась шутить по этому поводу. Я так же, как и отец, не слышала этих странных звонков и думала, что маме они мерещатся сквозь сон. Но это повторялось каждую неделю с завидной регулярностью. В конце концов мама просто перестала подходить, и звонки по ночам прекратились. Как оказалось, лишь на время.

С прошлого года я начала страдать бессонницей — могла целыми часами лежать в темноте, созерцая потолок и слушая, как тикают над самым ухом часы. Время в такие ночи тянется медленно, как патока. Лишь когда за окнами начинает светлеть, приходит долгожданный сон — обычно глухой и бесцветный. Снотворное принимать я не пробовала, на ночь мне заваривали травяной чай (ромашковый, с мятой или липой), но толку от него было мало. И ночь, время отдыха и сна, превращалась для меня во время мучительного бодрствования.

Это произошло в одну из таких бессонных ночей. Было начало февраля, ночь стояла глухая и безлунная. За окнами валил снег. В квартире я была одна. Мать с отцом уехали к крестной, но не смогли вернуться, так как автобусы отменили из-за непогоды. Спать легла поздно, около часа. Обычно ложусь раньше, так как пары идут в утреннюю смену. Но едва моя голова коснулась подушки, как я поняла — опять не спится. Я ворочалась, куталась в одеяло и пледы, накрывалась подушкой, пытаясь заставить себя заснуть. Но все попытки мои успехом не увенчались. Пришлось по старой традиции перевернуться на спину и неподвижно лежать, думая обо всем на свете и ожидая, когда небо начнет светлеть, ведь вместе с первыми лучами рассвета придет и сон.

Вдруг я вздрогнула от неожиданности — зазвенел дверной звонок. Пронзительно так. Кто-то чересчур сильно жал на кнопку звонка, будто желая перебудить еще и соседей. Я решила, что вернулись родители, тут же поспешила к входной двери и уже потянулась к дверному замку, машинально спрашивая: «Кто там?». Никто не отозвался. Я насторожилась. Звонок повторился все с той же настойчивостью.

— Кто там? — говорю. — Отвечайте!

В ответ — молчание.

Прислушалась — шорохов за дверью никаких, полная тишина. И тут жутко мне стало, аж озноб пробил. Опять раздатёся звонок. Я приподнимаюсь на цыпочках и смотрю в глазок. Площадка озарена ярким светом двух лампочек. Вижу, стоит у порога мальчик лет десяти, в шубейке простой, без шапки, в валенках, с рукавов варежки на резинках свешиваются. Волосы темные, личико круглое, но без какого-либо выражения, глаза большие, бесцветные. На улице снег, а на нем ни снежинки, и одежда сухая. Он голову поднял и смотрит вверх, будто знает, что я на него смотрю. И тут соображаю: как такой малыш дотянулся до звонка? Почему не отзывается? И откуда он? У нас в подъезде ни одного ребенка нет такого возраста.

От этих мыслей жуть меня до самых костей пробрала. Все смотрю, а мальчик вдруг губы скривил, а личико его вмиг потемнело. Рот открыл и говорит:

— Не смотри на меня! — голос хриплый, скрипучий, как у старика. — Не смотри, а то хуже будет!

Я закричу от ужаса, как отшатнусь в коридор... А в дверь уже скребутся и хрипло бормочут: «Увидела… увидела… увидела…». А я, парализованная от страха, стою и не знаю, что делать… А там все скребутся и хрипят.

— Господи! — кричу я, сама не своя. — Огради меня от нечистого! — и дверь начинаю крестить дрожащей рукой. — Помоги, Господи! Убереги от зла!

И почти сразу скрежет прекратился. Что-то захрипело, стукнулось о дверь и затихло. А я все крестные знамения рукой вычерчиваю. Еще минут десять так простояла. Прислушалась — тихо. В дверной глазок не отважилась посмотреть. Вернулась в комнату, свет включила и так просидела до утра, пока не отключилась из-за напряжения и усталости.

Родители вернулись к полудню. Разбудили, долго жаловались на непогоду и спросили, что с дверью входной случилось. Сказали, царапины на ней — она у нас дермантином обита. Слой совсем недавно меняли, царапины небольшие, но заметные, глубокие. Думала, в обморок упаду, когда сама их увижу, но не упала, сдержалась. С тех пор звонков в дверь не слышала. Мама — тоже. И слава Богу. Кто-то или что-то явно смирилось с тем, что ему не откроют или же испугалось, что его увидели. Или стучится в другую дверь и не дай Бог, ему откроют...

В общем, все началось месяц назад, с того, что я должна была получить посылку — книжку одну. У нас в городе этой книги в упор не было, а почитать сильно хотелось, и я попросила подругу из другого города (назовем ее Дашей) переслать. Я посылки за всю жизнь только раз или два, наверное, получала, так что ждала очень сильно.

И вот в пятницу, кажется, под вечер уже, стучат в дверь. Ритмично так: тук-тук… тук-тук… тук-тук. Я сразу насторожилась. Во-первых, не ждала никого, а без предупреждения к нам обычно не приходят. Во-вторых, что это за соревнование в художественном стуке? А в-третьих, зачем вообще стучать, раз звонок есть? Смотрю в глазок — парень какой-то. Спрашиваю: «Кто?» Мне в ответ что-то невнятно пробурчали, разобрала только слово «посылка». Я, конечно, обрадовалась и открыла. Ничего себе, думаю, как быстро. Сами знаете, как у нас почта работает.

Там стоял не парень, как мне сначала показалось, а взрослый мужчина, просто щуплый такой, с коробкой довольно большой, ручкой в нагрудном кармане, в кепке, на глаза надвинутой. Я за собой дверь прикрыла и вышла на площадку: не люблю незнакомых в квартиру пускать. Расписаться и на перилах можно. Дядечка мне ручку и бланк протягивает, мол, получите и распишитесь. Я ручку взяла, в бланк смотрю и думаю: минутку, а чего это коробка такая большая? Мне ж одну книжку прислать должны были, а туда целая серия влезет. С этим лучше не рисковать. Один раз подписала так, не глядя, а оказалось, ошибка. Бегала потом, с почтой разбиралась. Оно мне надо?

Попросила дать коробку посмотреть. Скотчем замотана, с наклейкой — как положено. Гляжу: адрес мой, координаты отправителя тоже вроде те, что надо. А вот на вес как-то тяжеловата. Я ее потрясла: там перекатывается. И как-то… шуршит, что ли. Будто скребется. Еще раз потрясла: заскребло сильнее. И будто бы под пальцами чувствуется, как картон изнутри проминается. Голову поднимаю: курьер этот молчит, стоит, как статуя, неподвижно. Глаз не видно… Тут-то мне страшновато стало. Дома я одна живу, на площадке полутемно — вечно лампочки еле горят, в посылке этой черт-те что…

— Это, наверное, ошибка, — говорю и коробку ему обратно сую. — Мне должны были книжку переслать, а там точно не книжка.

Он взял коробку и опять бубнит:

— Бу-бу-бу, посылка.

Голос такой монотонный, низкий. Вот чёрт, думаю, а если это маньяк какой-нибудь? Хоть бы документы попросила, а то уши развесила, двери нараспашку...

— Идите, — говорю. — Напишите, что меня дома не было, я потом на почту приду и заберу.

А сама смотрю: коробка эта у него в руках дернулась. Хорошо так дернулась, на галлюцинацию не спишешь.

Я, наверное, половину лестничной площадки, как балерина, одним прыжком перемахнула и дверь захлопнула. Коленки подгибаются, дыхание сперло, руки трясутся, сердце колотится. Прямо под дверью и села. Хочется в глазок посмотреть: ушел, не ушел? А страшно. Даже через дверь страшно.

И тут прямо у меня над головой: тук-тук… тук-тук… тук-тук…

— Уходите! — визжу. — А то милицию вызову!

А он:

— Бу-бу-бу, посылка.

Я до телефона дотянулась (на тумбочке рядом с дверью стоит), какие-то кнопки понажимала и кричу:

— Я вызываю милицию!

У меня на телефоне кнопки при наборе пищат, так что он должен был слышать. Сижу, слушаю: тихо. Потом заметила, что в руке что-то есть. Глаза опускаю: ручка. Забыла отдать. Как я эту ручку отшвырнула — почище, чем таракана. Сижу, трясусь, слушаю: тихо. И вдруг телефон как зазвонит! Я чуть инфаркт не получила. Но это подруга оказалась (не Даша, другая). Спросила, что у меня с голосом, и я наплела, якобы какой-то придурок в двери ломился, перепугал до чертиков. В общем, поболтали нормально, мне уже получше стало, и, когда трубку повесила, посмотрела-таки в глазок. Слава богу, никого. У меня аж от сердца отлегло. Значит, и правда на психа наткнулась, а то уже о всякой сверхъестественной дряни мысли пошли. А в коробку кого угодно можно запихнуть: хоть кошку, хоть крысу. Бррр. Несчастное животное… Единственное, с адресами странно вышло. Откуда ему Дашин адрес знать?

На следующий день на всякий случай пошла на нашу почту, спросила, работает ли у них такой. Имени я, конечно, не знала, на глазок описала. Нет, никаких тощих низеньких мужиков у них нет. В общем, я несколько дней оглядывалась, затемно на улицу не выходила, лампочку яркую на площадке вкрутила, подругу ночевать приглашала, потом более или менее успокоилась.

А через неделю, под вечер, слышу: тук-тук… тук-тук… тук-тук.

Меня чуть удар не хватил. Комп включила, наушники нацепила, музыку на всю громкость включила — едва не оглохла. И подходить не стала. И с тех пор каждый божий день, что ни вечер — стучится. Все этот ритм дурацкий. Самое жуткое, что когда дома кто-то есть — мир да покой. Но друзей-то у меня немного, не будешь каждую ночь к себе на ночевку зазывать. Уже и так косятся подозрительно. Мол, не первый год одна живешь, а тут забоялась.

Кое-как научилась не обращать внимания. Во всяком случае, валерьянку с пустырником литрами пить перестала и посреди ночи уже не подскакивала. Ручку ту (самую, кстати, обыкновенную, дешевую) чуть ли не щипцами подобрала и выкинула. Уже и настоящая посылка пришла — тоже с курьером. И в дверь звонили, и девушка там была нормальная, улыбчивая, и тара более подходящая. Только я все равно сказала, что не открою, на почте сама заберу. Упаковку полчаса трясла и слушала, прежде чем вскрыть. И на книжку ту, блин, уже смотреть не хотелось…

И все равно, знаете, мне, кажется, скоро крышка. С неделю назад просто посреди белого дня, на улице, стали подходить незнакомые люди. Глаза пустые, за рукав тянут и говорят глухо так:

— Вам посылка пришла.

И пальцем в сторону тычут.

Я смотрю: стоит шагах в десяти этот чертов мужчина в кепке, как столб. Когда солнце светит, видно, что тени не отбрасывает. В руках коробка вздрагивает — с каждым разом все более мятая, драная какая-то, скотч клочьями торчит. Снизу подмокает, и капает с нее что-то темное на асфальт.

Я этого прохожего за плечо хватаю и кричу:

— Кто там стоит?

А они будто просыпаются, шарахаются. Кое-кто и матом посылает — мол, что ты, придурочная, на людей бросаешься. Никого там нет, чего лезешь, идиотка.

Смотрю — а «курьера» с его проклятой посылкой и след простыл…

История произошла в начале 90-х годов. Я тогда жила в одной азиатской республике, где постепенно начиналась война. В городе было очень неспокойно, после шести вечера улицы вымирали. Вообще было сложно — спасало то, что у нас была большая и дружная компания из девяти человек: помогали друг другу и поддерживали.

Валентина, самая старшая из нашей компании, жила одна. И вот как-то раз она звонит мне в десять вечера, просит найти одного знакомого с машиной (он военный и достаточно легко может передвигаться ночью по городу) и приехать к ней, захватив, если возможно, кого-нибудь из наших ребят. Пытается говорить спокойно, но в голосе явно чувствуется паника. Я решила, что у нее в квартиру ломятся бандиты — такое тогда случалось сплошь и рядом, — быстро вызвонила знакомого, заехала за двумя нашими друзьями — Костей и Володей. В общем, минут через сорок мы были у Вальки.

Открывает она нам дверь — бледная, руки трясутся. Успокаивать пришлось долго, пока, наконец, она не смогла рассказать, что произошло.

Итак, сидела Валентина на лоджии. Квартира на первом этаже, так что все забрано толстой решеткой, но окна по летнему времени открыты настежь. И слышит — под лоджией кто-то топчется и ее зовет. Выглядывает — а под окнами я стою. Темно, конечно, но из соседних окон свет падает, так что человека можно рассмотреть. И видно, что женщина точь-в-точь я. Валентина удивляется — что, мол, я делаю ночью так далеко от дома, почему вдруг без звонка и почему не захожу в подъезд, а во дворе стою. А я заходить не хочу — наоборот, зову Вальку во двор, хочу ей что-то показать. Причем зову настойчиво. И что-то во всей ситуации Валентину насторожило. То ли девица под окнами говорит как-то странно, то ли с голосом у нее что-то не то — в общем, ничего конкретного, но Вальке становится как-то тревожно. И вместо того, чтобы спуститься ко мне во двор, Валентина продолжает задавать вопросы — по какой причине я приехала на другой конец города и кто меня довез?

Тут женщина подходит поближе и становится на большой камень прямо под лоджией, хватается рукой за решетку и заглядывает в окно. Валька смотрит на руку — а ногти у женщины длинные-длинные, кроваво-красные. И губы такие же (я никогда таким макияжем не пользовалась). А глаза... «Как будто ты вот-вот свихнешься», — откомментировала потом Валька. В тот момент ее как будто ледяной водой окатили. Рванула с лоджии, захлопнула дверь, заперлась в комнате и тут же начала мне домой звонить. Когда на втором звонке я подняла трубку, Вальке совсем худо стало. И больше всего она боялась, что я приеду одна, не захватив наших друзей — тогда она не будет знать, кто там под дверью стоит. Но тут мы заявились вчетвером и начали Вальку успокаивать. Удивлены мы были чрезвычайно: Валька не пила, не курила, над мистическими историями посмеивалась, в истерии замечена не была.

Я бы все это списала на стресс и напряжение (напоминаю, в городе назревала нешуточная заваруха), но история имела продолжение. После истории с моим двойником Валька не оставлась в квартире одна. То кто-то из нас у нее ночевал, то она у кого-нибудь оставалась. Как-то и я у нее заночевала. Сидели, разговаривали, хохмили — тут звонит телефон. Валька берет трубку:

— Привет!

И, оборачиваясь ко мне, говорит:

— Это Костя.

А потом я слышу следующий разговор:

— Да, дома. Зачем? Зачем я должна выходить? И что там? Костя, зачем мне ночью выходить?

И смотрит на меня испуганными глазами. Я выхватываю трубку и кричу:

— Костик, ты чего ерунду порешь?

А в трубке сначала тишина, а потом голос — противный, явно не мужской:

— Д-у-ура!

И отбой. Стоит ли говорить, что, когда мы позвонили Косте, выяснилось, что он ни сном, ни духом...

Через пару недель Валентина уехала в Россию к родственникам в тихий провинциальный городок, где и живет сейчас достаточно благополучно. Так и не выяснили мы, кто или что пыталось ее выманить тогда во двор...